Гомер - Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

— Леди, — отвечал Одиссей, — такой сон двояко не истолкуешь. Сам Одиссей сказал тебе во сне, что ни один из кавалеров не избегнет своей участи, им всем суждена гибель.

— Странник, — ответила мудрая Пенелопа, — сны — штука сложная, не просто их понять, да и не все сны сбываются. Двойные врата хранят страну сновидений, одни сделаны из рога, а другие — из слоновой кости. Сны, приходящие сквозь врата из слоновой кости, обманывают нас пустыми обещаниями, которым не суждено сбыться. Из роговых ворот выходят вещие сны. Боюсь, что не из них вышел мой сон, как бы мне и моему сыну этого ни хотелось. Вот что я тебе скажу. Наступает злосчастный день, когда мне придется покинуть дом Одиссея. Я решила устроить состязание в стрельбе сквозь секиры. Одиссей, бывало, выстраивал в ряд двенадцать секир, как опоры под килем корабля на верфи, и издалека пускал стрелу сквозь ушки. Я испытаю женихов. Тот, кто натянет тугой лук и пошлет стрелу сквозь ушки двенадцати секир, уведет меня с собою. Я уйду за ним и покину дом, куда пришла невестой, благородный дом, полный добра и прелести, дом, который будет мне часто сниться.

— Почтенная жена Одиссея, — отвечал ей находчивый Одиссей, — назначай, не медля, состязание в главном зале. Не успеют кавалеры тщетно попытать счастья, не успеют натянуть великий лук и пустить стрелу сквозь железные секиры, как явится коварный Одиссей.

— Странник, — сказала мудрая Пенелопа, — если бы ты сидел со мной и занимал разговорами всю ночь напролет, мои глаза не закрылись бы до рассвета. Но смертные не могут вечно обходиться без сна, боги посылают сон на плодородную землю. Пойду к себе, на свое печальное ложе, орошенное потоками слез с тех пор, как Одиссей уплыл в этот проклятый город, само упоминание которого меня рассТроит. Я пойду прилягу, а ты отдыхай здесь, в зале. Положи шкуру на пол, или вели постелить настоящую постель.

Пенелопа поднялась в свою яркую опочивальню, сопровождаемая фрейлинами. Поднявшись на ложе, она оплакивала своего любимого мужа Одиссея, пока Афина не одарила ее утешительным сном.

Великий Одиссей устроился на ночь в галерее во дворе. Он подстелил недубленую бычью шкуру, а на нее положил руна овец, пожертвованных аппетиту ахейцев. Когда он улегся, Эвринома укрыла его мантией. Но он не мог уснуть, готовя погибель соперникам. К тому же с веселым смехом и шуточками из дома вывалила группа служанок, по ночам распутничавших с кавалерами. Одиссея объяла ярость: рассудок и гнев спорили, броситься ли на них и предать распутниц смерти, или дать им потешиться последнюю ночь перед смертью в объятиях щедрых любовников. Он зарычал от сдержанного гнева, как сука над щенками, скалящая зубы и готовая броситься на чужака. Одиссей ярился, возмущенный их беспутством, но ударил себя кулаком в грудь и сказал: «Терпи, ретивое. Тебе потруднее было сдержаться, когда дикий Циклоп пожирал храбрецов. Но ты мужественно терпело, пока уловка не помогла выбраться из смертельной ловушки его пещеры».

Он сдержал страсти и подавил мятеж непокорного сердца. Но он не находил покоя и вертелся на ложе, как лопающийся от жира и крови рубец на угольях, когда его переворачивает повар, чтобы скорее поджарился. Переворачиваясь с боку на бок, он думал, как ему в одиночку справиться с целой оравой бесстыдных женихов. Богиня Афина явилась ему в образе женщины. Она сошла с небес и стала у его изголовья, говоря:

— О несчастнейший из смертных, почему ты страдаешь от бессонницы? Наконец-то ты лежишь в своем дому, а рядом твои жена и сын, — сын, о котором можно только мечтать!

— Богиня, — отвечал прозорливый Одиссей, — твои упреки справедливы. Но я не нахожу покоя. Как я справлюсь в одиночку с целой бандой расточителей моего добра? И вторая задача, потруднее первой — положим, с помощью Зевса и твоей я перебью их. Где я потом найду убежище? Дай мне ответ, богиня.

— Ты и впрямь неисправим, — воскликнула ясноглазая богиня. — Обычно люди полагаются на куда более слабых союзников, на простых смертных, не осененных моей мудростью. Но я подлинная богиня и твоя заступница. Пойми, наконец — и против пятидесяти полков, жаждущих твоей крови, с моей помощью ты смог бы угнать их стада и отары прямо из-под носа. Успокойся и спи. Бессонная ночь утомляет попусту. Сейчас я отгоню от тебя заботы.

Богиня сомкнула ему веки и удалилась на Олимп. Одиссей погрузился в объятия сна, успокаивающего душу и расслабляющего члены. Но тут пробудилась его верная жена, села на мягком ложе и зарыдала, обращаясь к Артемиде:

— Богиня Артемида, дочь Зевса! Порази меня стрелой и забери жизнь! Пусть ураган унесет меня и бросит во тьму, где морской поток вливается в Океан. Так дочери Пандарея были унесены вихрем. Боги погубили их родителей и оставили сиротами, но Афродита вскормила их козьим сыром, сладким медом и отличным вином, Гера сделала их прекраснее и мудрее всех женщин, Артемида наполнила их формы, а Афина научила мастерству и рукоделию, прославляющему женщин. Но, когда Афродита отправилась на высокий Олимп, чтобы попросить для них счастливого брака у Зевеса-громовержца, знающего судьбы людей, — демоны урагана унесли дев и отдали в услужение страшным Фуриям. Боги Олимпа, уберите меня с людских глаз долой! прекраснокудрая Артемида, пронзи меня стрелой! Лучше я сойду в глубокую могилу, в самые недра земли, с обликом Одиссея в сердце, чем утолю желания мужа помельче.

«Можно перенести боль, когда от сердечной муки рыдаешь день напролет, но спишь ночью, и сон отгоняет все помыслы, худые и добрые. Но меня мучат и сны, посланные небесами. Сейчас мне приснилось, что со мной в постели лежит Одиссей, каким он был, когда ушел на войну, и у меня сердце подскочило от радости, потому что я приняла сон за явь».

Она стенала, пока не пришла Заря Золотой трон, и ее стенания дошли до ушей Одиссея и смешались с первыми мыслями его пробуждения. Ему показалось, что Пенелопа узнала его и лежит рядом. Он взял мантию и руна и положил на стул под крышей, вынес во двор бычью шкуру и вознес руки в мольбе:

— О Зевес-Отец, если к добру, а не к худу боги дали мне выйти живым из объятий смерти и по бурным морям возвратили домой, — пошли мне знамение с широких небес, и пусть его подтвердит человеческое слово.

Его мольбу услышал Зевес-устроитель. Он прогрохотал из тумана, окружающего сияющую вершину Олимпа, и возликовал Одиссей. А следом пришли и слова, которых он ждал: их произнесла рабыня, моловшая зерно во флигеле дворца, где стояли ручные жернова. Там изо дня в день надрывались двенадцать женщин, моловшие пшеницу и ячмень, суть мужской силы. К этому часу они уже ушли спать, выполнив дневной урок, и только одна, самая слабая, еще не справилась с данным ей зерном. При раскате грома она прекратила работу и произнесла слова, которых так ждал ее государь: