Гомер - Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

— Отец Зевес, правитель людей и богов, какой гром! А небо чистое, звездное, ни одного облачка! Это, не иначе, знамение. Пусть и моя просьба исполнится. Я хочу, чтобы сегодня же настал конец пышным пирам лордов-женихов во дворце Одиссея. Сил у меня больше нет молоть им муку, колени подгибаются, и спину ломит. Чтоб это был их последний ужин, Зевес!

Вещие слова рабыни совпали с ударом грома и обрадовали Одиссея. Он ощутил неизбежность жерновов возмездия Божия.

Cлужанки пробудились во дворце Одиссея и разожгли неугасающий огонь в очаге. Телемах встал с постели, подобный юному богу, оделся и повесил острый меч через плечо, а стройные ноги обул в сандалии. Он взял в руки копье с бронзовым наконечником, и на пороге чертога обратился к Эвриклее:

— Милая няня, позаботились ли женщины о нашем госте, накормили и уложили спать? Наверное, моя мать, хоть она и опытная женщина, оставила его самого о себе заботиться? Она из кожи вон лезет ублажить никчемного человека, а достойными пренебрегает.

— Дитя, — отвечала рассудительная Эвриклея, — не вини безвинную. Гость сидел и пил, сколько хотелось его душеньке, а от еды отказался, хотя твоя мать его уговаривала. Она велела было служанкам постелить ему ложе, но он, бессчастный бедняк, отказался спать в постели и лег на недубленую шкуру и овечьи меха в галерее. А мы укрыли его накидкой.

Услышав это, Телемах вышел из зала, и пошел с копьем в руке, сопровождаемый двумя охотничьими псами, в народное собрание к ахейским воинам. А превосходная Эвриклея, дочь Опса, сына Певсенора, отдавала распоряжения служанкам:

— Живо за работу, — воскликнула она. — Вы, девушки, подметите полы, только сначала побрызгайте водой, и чтобы дело в руках кипело. Не забудьте натянуть пурпурные чехлы на кресла. А вы хорошенько вытрите столы и перемойте бокалы для вина и двуручные чаши. А вы, девушки, бегом к колодцу и принесите воды, одна нога здесь, другая — там. Молодые джентльмены скоро придут, раньше, чем обычно — ведь сегодня праздник.

Девушки разбежались по своим делам. Два десятка пошли по воду к колодцу, где текла темная вода, а прочие взялись за работу во дворце, как хорошо вышколенные горничные. Затем подошли и слуги джентльменов и аккуратно накололи дров для растопки. А когда девушки принесли воду, пришел и свинопас. Он пригнал трех отборных откормленных боровов. Он оставил их рыться во дворе, и вежливо обратился к Одиссею:

— Странник, добился ли ты благосклонности молодых лордов, или они по-прежнему воротят нос?

— Эвмей, — сказал Одиссей, — пусть боги покарают этих злодеев за их дерзость и несносное поведение в чужом дому! Нет в них ни капли порядочности.

Подошел козопас Меланфий, пригнавший отборных коз для трапезы женихов. С ним было два подпаска. Они привязали коз в гулкой галерее, и Меланфий стал допекать Одиссея:

— Как, ты все еще здесь? По-прежнему докучаешь всему дому и клянчишь объедки у джентльменов? Я вижу, что от тебя не отделаешься без хорошей взбучки. Такая настырность не к месту. Это, в конце концов, не единственная пирушка в городе.

Одиссей благоразумно не отвечал на его оскорбления, только молча опустил голову, но в его сердце закипала злоба. Пришел третий пастух, Филойтий, он пригнал телку для стола женихов и несколько отборных коз. Их он переправил с материка на городском пароме. Филойтий тщательно привязал животных в гулкой галерее и обратился к свинопасу с вопросом:

— Свинарь, что это за новый странник во дворце? Какого он роду-племени, по его словам? Кто его родичи, и где лежат их земли? С виду он замарашка, но сложен по-королевски. Впрочем, когда боги в гневе лишают человека дома, он быстро теряет свою красу, хотя б и родился во дворце.

Он подошел к Одиссею, протянул ему руку и сердечно сказал:

— Добро пожаловать, сэр странник! Сейчас тебе не везет, но пусть грядущее принесет тебе радость. Отец Зевес, ты самый жестокий из богов, ты создал нас, но не щадишь, а караешь несчастьями, страданиями и бедами. Меня потом прошибло, и слезы подкатили к глазам, когда я тебя увидел. Ты напомнил мне Одиссея — если он жив и видит сиянье дня, то, верно, скитается бродягой в обносках по лику земли. А если он умер и спустился в чертоги Аида, то остается его оплакать. Я был еще мальчишкой, когда он доверил мне свои стада в Кефаллении. Мой широколобый скот размножился невероятно, как колосья пшеницы, большего смертному и не пожелаешь. Но эти пришельцы, пренебрегая хозяйским сыном и волей богов, все время заставляют меня гнать им скот для пиров. Сейчас они надумали поделить между собой все достояние нашего давно пропавшего короля. Я не могу решить, что делать: при живом наследнике нехорошо сменить хозяина и уйти со всеми стадами на новое место, но еще хуже терпеть несправедливость и пасти скот для захватчиков-женихов. Мое положение невыносимо. Давно надо было мне сбежать под защиту какого-нибудь могучего лорда, но я все еще надеюсь, что мой несчастный король нежданно вернется и разгонит женихов.

— Пастух, — отвечал находчивый Одиссей, — ты человек здравого ума, и сумеешь сохранить секрет, который я тебе раскрою. Клянусь Зевсом, величайшим из богов, и гостеприимным столом и очагом Одиссея, возле которого я стою, что Одиссей вернется домой, прежде чем ты покинешь Итаку. Ты воочию увидишь, как предсказанная тобой судьба постигнет назойливых захватчиков.

Пастух ответил: «Да сбудутся твои слова, странник, и ты увидишь, как тешатся силой мои руки». Эвмей вторил ему молитвой Олимпийским богам о скором возвращении мудрого Одиссея.

А лорды-соискатели обсуждали, как погубить Телемаха. Внезапно слева от них вещей приметой пролетел орел с испуганным голубем в когтях. Амфином встал и сказал: «Друзья, наш заговор убийства Телемаха обречен на провал. Пошли лучше пировать». Они согласились с ним, и пошли во дворец Одиссея, где они бросили свои накидки на кресла и закололи овец, коз, свиней и телку. Они поджарили потроха и сняли их с огня, смешали вино в чаше. Свинопас разнес кубки, величественный Филойтий подал хлеб в изящных корзинках, а Меланфий разлил вино. Они сели за стол и навалились на отменные яства.

Телемах усадил Одиссея возле каменного порога, у самого входа в зал. Он поставил Одиссею шаткий табурет и маленький столик, подал ему потрохов и налил вина в золотую чашу.

— Сиди спокойно, — сказал он, — и пей с джентльменами. Я защищу тебя от обиды или удара. Тут не кабак, а дворец Одиссея, а я — его наследник. А вы, кавалеры, уймите сердца и руки, чтобы не было драк и перебранок.

Их изумила дерзость Телемаха. Женихи прикусили язык, только Антиной сын Эвпейта обронил:

— Ахейцы, Телемах обнаглел и оскорбляет нас. Но придется смириться с его угрозами, раз Зевес сорвал наши планы. Иначе эти стены не слыхали бы больше его сварливого верещания.