Уильям Моррис - Человек, рожденный быть королем

Тогда, при блеске ярких звезд,
Мерцавших сквозь ветвей окрест,
Он оглянулся; но кругом
Все стихло в сумраке ночном.
Напрасно в мрак он взор вперял,
Взор ничего не различал.
Коня умерив быстрый бег,
Решился он искать ночлег
И ждать в лесу рассвета дня.
И для того, спрыгнув с коня,
Он стал ощупывать во мгле,
Где мягче листья на земле.
И вот, покуда он рукой
Меж пнями шарил в мгле густой,
Вдруг померещился ему
Между деревьями сквозь тьму
Вдали мелькавший огонек.
К нему направил путь ездок,
В надежде той, что он достиг
Избушки, где живет лесник
И где, быть может, он найдет
Ночлег и ужин без хлопот.

Итак, за повод взяв коня,
Он ощупью от пня до пня
Стал продираться сквозь кусты,
Пока блеснул из темноты
Огонь желанный, и пока
Предстала хата лесника.
В полурастворенную дверь
Из хаты в темный лес теперь
Струился свет, которым он
Был издалека привлечен.
Он к ней спешит; но лишь нотой
Ступил на луг перед избой,
Как по траве мелькнула тень,
И на пороге стал под сень
Громадный парень вдалеке,
Держа огромный сук в руке,
Как бы готовясь поразить
Того кто смел к нему ступить.
Но прежде чем он поднял сук,
Король вскричал: «Здорово, друг!
Позволь мне ночь с тобой провест
И дай чего-нибудь поесть».

«Ну, нет! — ответил парень. — Мне
Не до гостей; моей жене
Пришло родить, и вряд ли ей
Дожить до утренних лучей.
Но вон сарай моих ослов,
Они пасутся средь лугов;
Так не хотите ли вы там
Уснуть? А я добуду вам
Вина, и хлеба, и воды».

«Спасибо, друг мой, за труды! —
Король ответил, — Но в долгу
Я не останусь».
«Ни гу-гу
Об этом! — был ответ. — К заре
Я горя жду, а к той поре
Уж будет мне не до наград».

Тут в хату он пошел назад
И вынес хлеба каравай,
Воды и водки, и в сарай,
Где был соломой устлан пол,
Неся фонарь, пришельца ввел.
Потом, вполголоса творя
Молитву Ave, от царя
Он отвернулся и его
В хлеву оставил одного.

Король, на силу проглотив
Прогорклый хлеб и утолив
Вином зеленым жажду дня,
Сам привязал к столбу коня
И на соломе близь него
Уснул, не помня ничего.

Но через час проснулся он,
Внезапным громом пробужден.
Как эхо дальнее в горах,
Раздался крик в его ушах:
«Возьми! возьми!» — и смолкнул вмиг,
Как сон безличный, страшный крик.
Дрожа от ужаса, король
Воспрянул с ложа и, дотоль
Не знавший страха, за эфес
Схвативши меч свой, черный лес
Стал обходить. Но все кругом
Молчало в сумраке ночном;
Лишь крик из хаты лесника
Порой летел издалека,
Да лес шумел в ночной глуши,
Вселяя ужас в глубь души.

Тогда, окутавшись плащом,
Он лег опять, и крепким сном
Заснул, и снова вся в нем кровь
Застыла в ужасе, и вновь
В ушах послышались слова:
«Отдай! отдай!» Но, как сперва,
Не мог дознаться он, кто смел
Их произнесть. Он в страхе сел,
Вкруг озираясь до тех пор,
Пока его усталый взор
Мог отличать стволы дерев,
При блеске звезд, от мглы лесов.
Тогда заснул он в тишине
И долго спал. Но и во сне
Ему все грезилось, что он
Не спит и также заключен
В сарай; что будто поутру
К его печальному одру
Пришел старик, гость прежних дней,
Который стал еще дряхлей,
И будто, наклонясь над ним,
Сказал с усмешкой, с видом злым:
«Возьмешь, отдашь ли — нужды нет!
Сейчас родившийся на свет,
Во что б ни стало, должен сесть
На твой престол — тебе не в честь».

При звуке этих страшных слов
Король вскочил с соломы вновь
И взор уставил в лес опять.
Где и не думал день светать.
Насильно гнал он сон от глаз,
Полночных призраков страшась.
Но дум мучительных полет
И утомленье от охот
Его клонили к сну, и он
Еще раз погрузился в сон,
И спал до той поры без грез,
Пока в верхах густых берез
Блеснуло утро в серебре.
Тогда, продрогнув на заре,
Король проснулся и в мечтах,
О смысле скрытом в этих снах,
Пошел к избушке лесника.
И он находит бедняка
В ней на коленях, в скорби злой,
Упавшего на одр немой,
Где, недвижима и бледна,
Лежала мертвая жена,
И где, меж мертвой и живым,
Прекрасен, свеж, как херувим,
Новорожденный мальчик спад.
Король в дверях в раздумьи стал,
Чтоб не мешать отцу, но тот
Не примечал его приход
И горько плакал. Между тем
Король стоял, от злобы нем:
Ему тут бросился в глаза
Его злодей, его гроза
И чем он долее смотрел,
Тем пущей яростью кипел
В нем дух, и ярость крепла в нем
При виде парня в горе злом.
Он думал с бешенством, что вот,
Прервется древний царский род,
Что уж последний в роде он,
Что тот, кому назначен трон,
Кем свергнется он с высоты,
Возник, о, срам! из нищеты
В приюте бедности, куда
Не входит радость никогда.

Здесь на соломе, недвижим,
Лежал бездушный труп пред ним.
Лишь в дверь луч света проникал
В избу и грустно освещал
Избитый глиняный в ней пол,
Постель на шатких козлах, стол,
Да вместо стульев два-три пня;
Котел висевший у огня;
Горшок с похлебкой для больной,
Не тронутый ее рукой;
Стакан из дерева, сундук;
В углу кленовый старый лук
И подле лука три стрелы
С тупым железом, тяжелы
И безобразны, да клюку:
Вот все что Бог дал бедняку!

О! долго будешь помнить ты,
Король, приют сей нищеты
И эти стены, и не раз
Ты вспомнить с ужасом тот час,
Когда увидел пред собой,
Как слезы горькие рекой
Лились на нищенский тулуп,
Наброшенный на этот труп;
Как убивался, в горе дик,
Над мертвой женщиной лесник,
И как, покинутый вполне,
Ребенок плакал в тишине, — —
Твой злейший враг, кому сужден
Удел высокий сесть на трон!

Пока смотрел на эту голь
И бедность грязную король, —
Вдали раздался звук рогов,
И он узнал знакомый зов;
И вскоре стал еще слышней
Крик приближавшихся псарей.
Тогда, прижавши рог к губам,
Он резкий позыв подал сам,
И лишь назад взглянул, как вот,
Сквозь чащу ломится народ
И на поляну перед ним
Выходит строем боевым,
И криком радости живой
Его приветствует весь строй.

Лесник, услыша криков гул,
Лицо к прибывшим повернул,
И встав с земли, своим глазам
Не верил, видя здесь и там
Вельмож в нарядах золотых:
Так глупо он глядел на них!
И вмиг забыв на сердце боль,
Смекнул, что гость его — король.

Но гость: «Здорово, господа!
Откуда прибыли сюда?
А мне вот добрый человек
В своей избушке дал ночлег
И угостил, чем Бог послал.
За это должен мой вассал
Не только золотом одним
Быть награжден, но и другим
Ему обязан я помочь.
Он овдовел сегодня в ночь,
И вот близь матери один
Лежит его младенец-сын.
Хочу ребенка взять к себе,
Чтоб не погиб он здесь в избе,
Но чтобы в бархате ходил,
Из серебра и ел, и пил,
Носил меч острый при бедре
И находился при дворе,
Служа вельможам, королям.
Ну что, приятель, скажешь нам
На это?»
«Сир! — ему в ответ
На то лесник. — Постыл мне свет
С тех пор как Бог, убив ее,
Убил и все мое житье.
Тебе перечить мне ли сметь!
Хотелось, правда, мне иметь
Сынка, помощника себе;
Да знать угодно так судьбе,
Чтоб и его мне не растить.
Пойду я по свету бродить:
На север, запад, на восток,
На юг, — куда ни кинет рок,
Мне все равно! Прости же мне,
На том что не могу вполне
Твою к нам милость оценить
И за нее благодарить.»