Калмыцкий эпос - Джангар

Следом за ним скакал златоуст
              Ке Джилган.
Тучей, которую с неба сорвал ураган,
Мчался скакун белопегий. Сжавшись в комок,
С камушком брошенным он бы
               сравниться мог!

Следом скакал самого Маха-Гала чабан —
Мудрый Цеджи. Скакун ясновидца —
               Улман —
Будде когда-то служил и Зункве самому,
Каждый из них наложил на него
               по клейму.
Он обошел уже сорок богатырей,
Он переплыл уже восемь тысяч морей,
Множество гор перешел и лесных дубрав,
Двадцать небесных и сорок земных держав.

В праздничных скачках устроенных в давние дни
В честь обручения Джангра с прекрасной рагни,
Этот Улман имел несчастье прийти
Первым, опередив Аранзала в пути
На расстоянье длиною в аркан. И нойон,
Этой победой чужого коня разъярен,
Несправедливого гнева сдержать не мог.
Молотом, сделанным славным Кеке, разбил
Щиколотки передних Улмановых ног.
С этих-то дней передние ноги коня —
В бабках — похожи на головы крупных кобыл…

Следующим за провидцем, бронею звеня,
Мчался Гюзан Гюмбе на коне вороном,
И вороной — прославленным был скакуном,
Тоже летел безудержной мысли быстрей!

А позади, вдалеке, скакал Аранзал:
Опередили двенадцать богатырей
Джангра Богдо на несколько дней! И сказал
Джангар-нойон обленившемуся скакуну:

«Ну, быстроногий мой Рыжий! Мы скачем в стран
Лютых мангасов, за Хонгра мы вступим в бой.
Видел ты: больше, чем собственною женой,
Милой женой, разделяющей ложе со мной,
Священногривый мой, дорожил я тобой!
Больше, чем сердцем, воинственным сердцем
                     своим,
Больше, чем сыном, единственным сыном своим,
Жемчужнохвостый мой, дорожил я тобой!
Так полети, быстроног и зорок, теперь!
Право, не знаю, кто больше мне дорог теперь:
Сам я — нойон, или Хонгр, Алый мой волк!
Голод и жажду, холод и зной претерпи.
А позабудешь ты свой богатырский долг —
Ноги твои разбросаю в безлюдной степи,
Чтобы насытить воронов и червяков!
Женщинам рыжую шкуру твою подарю —
Им пригодится для выделки бурдюков!»

Мчался гривастый, внемля богатырю,
Но до конца выслушивать речи не стал
И перепрыгнул через высокий сандал.
Конь удалой, раскрыв огнедышащий рот,
Легкой стрелой поскакал по степи вперед.
Под вечер Джангар Алтана Цеджи настиг.

Сняв белоснежный шишак, воскликнул старик:
«Джангар, мудрый в совете,
            отважный в борьбе!
Светоч, народам указывающий путь!
Благополучно желаю добраться тебе
До государства чудовищ и Хонгра вернуть».
И вопросил великий нойон: «Скажи,
Много ли минуло дней, как ты, мой Цеджи,
Из виду пыль потерял вороного коня,
Принадлежащего исполину Гюмбе?»
Молвил Цеджи: «Ответить могу я тебе.
Это случилось, владыка, третьего дня…» —
И не закончил провидец речи своей:
Он от нойона отстал на пятнадцать дней.

Свежему ветру повеять нойон приказал.
Ветер повеял. Быстрей побежал Аранзал,
Десять богатырей властелин обогнал, —
Савар скакал вдалеке, а за ним — Санал,
Джангар догнал его через четыре дня.
Крикнул Санал в прекрасное ухо коня:
«Мой быстроногий скакун! До конца пути
Не отставай, с Аранзалом вместе лети,
Если посмеешь отстать, вот этим клинком
Жизни лишу тебя!» Соединив удила,
Кони летели четыре недели рядком,
Чудилось: наземь единая пена текла.

Савар Тяжелорукий на буром коне
Первым достиг далекой мангасской земли,
И поскакал он по необъятной стране…
Женщина пожилая сидела вдали
И собирала отбросы бурной реки…
Где только топлива не найдут бедняки!

Блеском очей темно-бурого скакуна,
Желтым сияньем секиры ослеплена,
На чужеземца поглядывала она
Из-под ладони… Спросил ее Савар тогда:
«Слушай, сестра, не знаешь ли ты, куда
Спрятали полоненного богатыря,
Что побежден Цаганом в честной борьбе?»

Та повернулась к нему спиной, говоря:
«Может быть, он доводится братом тебе?
Может быть, хочешь Цагана теперь наказать?
Что же, сказать — не сказать, сказать —
                  не сказать?..—

Поколебавшись, сказала: — Была не была!
И почему не сказать? Четыре кола
Н аночь вбивали в ноги и руки его,
Днем истязали его беспрерывно бичом.
Восемь недель продолжались муки его.
Целая рать издевалась над силачом.
Колья сломались, и растянулись бичи,
А не смогли погубить его палачи,
Жив еще пленник стараниям их вопреки.
Плачут о нем старухи и старики!

Видя, что нет погибели силе его,
Новой подвергнуть пытке решили его.
Длинный железный прут поднесли к огню,
В горне большом накалили его добела
И пропускали четыре раза на дню
Через уста в желудок, — но смерть не пришла.
Пленника жизни лишить не могли палачи!
Пытку другую придумал Киняс: он — хитер!
Бросили самые крепкие силачи
Связанного храбреца в огромный костер.
Вдруг, с покрывало кибитки величиной,
Туча, висевшая в небесах с утра,
Медленно стала спускаться на пламя костра
И разразилась дождем и белой крупой,
И потушила костер дождевая вода,
Пленник стоял в головнях невредим и здоров!
Сжечь на костре не сумев, порешили тогда:
С камнем на шее, размером в сорок коров,
Бросить его в глубокий седой океан —
Но, словно пробка, всплыл над водой великан!

Все перепробовав, собрались на совет.
„Экая притча! На Хонгра погибели нет!
Крепким бичом истязают — не стонет он,
В бездну морскую бросают — не тонет он,
Мучают — не замечает, в костре не горит!“
И на совете каждый свое говорит:
Кто предлагает бросить пленника в пасть
Десятиглавого муса — в горах он живет!
Кто предлагает бросить пленника в пасть
Щуки морской — владычицы жителей вод!

Но посоветовал — сказывали старики —
Мудрый провидец Кюсхе:
              „Дадим араки
Пленному, к жизни да будет он возвращен!
Если действительно Хонгра мы взяли в полон —
Противостать не сумеем его судьбе.
Знайте же: нет у него души при себе!
Если не дожил Джангар до смертного дня
И не разбиты копыта его коня,
Если не сломан Джангра сандаловый дрот,
Если не сломан Джангра великий народ, —
Нам отомстит когда-нибудь смелый нойон.
В юные годы заставил он ханов племен
Кланяться низко своим ногам в стременах,
И покорил он ветра четыре навек.
Хонгра отпустим, пока он в плену не зачах,
С этим нойоном пребудем в мире навек!“

Право, не знаю, как порешил совет.
Все, что слыхала, брат мой, от разных людей,
Все рассказала!» Савар вручил ей в ответ
Золота слиток, ценою в сто лошадей.
«Это, — сказал он, — награда на первый раз…
Ну, погоди же, лютый Хара Киняс!»