Ингеборг Бахман - «Время сердца». Переписка Ингеборг Бахман и Пауля Целана

Тебя нет здесь со мной, и мне от этого и легче, и тяжелее. Я до боли тоскую по тебе и все же иногда радуюсь, что у меня сейчас нет возможности к тебе поехать; я должна обрести еще большую уверенность, я должна обрести уверенность ради тебя.

Не отвечай мне на эти строки — разве что у тебя самого возникнет такая потребность. Пиши мне вообще, пиши, чтобы я знала тебя и не была такой одинокой в суете мимолетных дней и событий, среди множества людей и многих дел.

Только что у меня были Нани и Клаус. Нани нашла комнату неподалеку от Главной таможни и очень этому радуется. Два стихотворения, которые ты послал Клаусу, мне известны, я положила их к другим, что у меня были. Сегодня я перепишу для Клауса «Воду и огонь», чтобы тебе не нужно было пересылать ему его.

Об этом стихотворении: оно для меня совершенно ново и неожиданно, у меня такое ощущение, словно вдруг прорвался поток ассоциаций и открылась новая дверь. Возможно, это самое прекрасное твое стихотворение, и я не боюсь того, что оно будет «самым последним». Я несказанно счастлива и, погружаясь в твою темную пору, полна надежды на тебя. Ты часто ставил мне в упрек, что меня не трогают твои стихи. Очень прошу: отбрось подобные мысли — я говорю не об одном этом стихотворении, о других тоже. Порой я живу и дышу только ими и сквозь них.

Прими мои наилучшие пожелания и — если мне позволительно неуклюже воспользоваться твоим словом — «вспомни: что была я тем, что я есмь!» [42] Аллюзия на строку из «Воды и огня» Целана: «вспомни, что был я тем, что я есмь».

Ингеборг.

Дорогой мой, этой же почтой отправляю тебе сегодня посылочку к Рождеству; надеюсь, она тебя хоть немного порадует. Желаю тебе всего самого-самого в Сочельник, и попытайся подумать о том, что я думаю о тебе.

Нани и Клаус очень ждут весточки от тебя.

16 дек. 1951 года

<���Париж> 16.02.1952

Дорогая Ингеборг!

Только потому, что мне очень тяжело отвечать на твое письмо, я пишу лишь сегодня. Это не первое мое письмо к тебе за то время, пока я ищу ответ, но, надеюсь, на сей раз — письмо, которое я еще и отправлю.

Я решился сказать вот что: Инга, не будем больше говорить о том, чего не вернуть: такие разговоры только растравляют старую рану, сердят и расстраивают меня, ворошат прошлое — а это прошлое часто казалось мне провинностью, ты это знаешь, я давал тебе возможность это почувствовать, даже понять, — они окунают все вещи в темень [43] Отсылка на стихотворение Пауля Целана «В темень обмокнуты вишни любви…», которое, в свою очередь, обыгрывает строчку из Гёльдерлина. (Прим. перев.) , над которой приходится потом долго сидеть, чтобы опять вытащить их оттуда, дружба же упорно не желает выступить в роли спасителя… Видишь, происходит противоположное тому, чего ты хочешь: немногими словами, которые время часто, но неравномерно приносит мне от тебя, ты создаешь неясности, и мне приходится вести с ними тяжбу, такую же беспощадную, как в свое время — с тобой.

Нет, не будем больше гадать о невозвратном, Ингеборг. И, пожалуйста, не приезжай ради меня в Париж! Мы только причиним боль друг другу, ты мне и я тебе — какой в этом смысл, скажи?

Мы достаточно друг о друге знаем, чтобы понять: между нами возможна только дружба. Другое непоправимо потеряно [44] В начале ноября 1951 г. Целан познакомился с французской художницей-графиком Жизель де Лестранж, в конце 1952-го она стала его женой. .

Когда ты пишешь мне, я понимаю, что для тебя эта дружба что-то значит.

Еще два вопроса: д-р Шёнвизе [45] Эрнст Шёнвизе (1905–1991) — австрийский поэт, в то время — руководитель литературной редакции на радиостанции «Красный-белый-красный» в Зальцбурге. уже раздумал делать радиопередачу по моим стихам? Мило ничего мне не написал, значит, и с приглашением в Германию ничего не выйдет?

От Хильды Шпиль я месяца два назад получил милое письмо, и на этом пока все кончилось; на мое письмо, где я спрашиваю, есть ли еще надежда найти издателя, она не ответила.

Я очень расстроен из-за этой истории с моими стихами, но никто не помогает. Tant pis [46] Тем хуже (франц.). .

Поскорее дай знать о себе, Инга. Я всегда радуюсь, когда ты мне пишешь. Я в самом деле радуюсь,

Пауль.

Бандероль я, к сожалению, не получил; наверное, она пропала.

Вена, 10 июля 1952 года

Дорогой Пауль!

Пишу, не дождавшись письма от тебя. Попытайся написать мне поскорее, прошу тебя, мне очень хотелось бы знать, как ты поживаешь! Из Мюнхена я поехала еще и в Штутгарт и разговаривала там с д-ром Кохом [47] Д-р Кох — главный редактор Немецкого издательского объединения, способствовавший публикации сборника Целана «Мак и память». , который очень расстроен твоим отказом. Он уже все подготовил для твоего выступления, которое, пожалуй, могло бы иметь важные последствия. С тобой хотел познакомиться Дингельдей [48] Хельмут Дингельдей — сотрудник штутгартского издательства «Крёнер». Бахман ошибочно именует его директором Немецкого издательского объединения. , директор издательского объединения. Обязательно напиши Коху, чтобы все получилось с этими переводами и, возможно, с книжкой стихов. Не забудь также, что в этом очень заинтересованы «Франкфуртер Хефте» [49] «Франкфуртер Хефте» — левокатолический журнал, основанный в 1945-м во Франкфурте-на-Майне. Стихи Целана публиковались в нем в первой половине 1950-х годов. — издательство.

И в первую очередь: прямо сейчас отправь Ровольту [50] Эрнст Ровольт (1887–1960) — владелец крупнейшего немецкого издательства «Ровольт», после 1945-го обосновавшегося в Гамбурге. С Целаном он познакомился в 1952 году на собрании объединения молодых немецких писателей — «Группа 47». рукопись. Я, разумеется, свою рукопись посылать не стала [51] Речь идет о рукописи поэтического сборника Ингеборг Бахман «Отсроченное время». , потому что не хочу, чтобы нас снова «сталкивали» друг с другом, и чтобы не повторилась ситуация как в Ниендорфе [52] В Ниендорфе (Германия) в мае 1952 года состоялось собрание «Группы 47», на которое были приглашены Пауль Целан и Ингеборг Бахман. Целан ревниво воспринял успех поэтессы, посчитав, что своим неуспехом он отчасти обязан ей. . Моей вины там не было, а ты обвинил меня — что же скажешь на этот раз? Пойми, я не могу послать свою рукопись. На днях я дам Ровольту окончательный ответ.

Я снова виделась с Нани и Клаусом. Мне нелегко далось рассказать им о тебе и о тех днях в Германии; тем более трудно, что я не знаю, как ты теперь к этому относишься, с определенной дистанции. Мне и самой пока еще неясно, почему возникли тогда все эти трения и напряженность. Я лишь отчетливо вижу, что наш первый разговор уничтожил все мои надежды и старания прошлых лет, что ты сумел обидеть меня намного сильнее, чем я тебя когда-нибудь обижала. Не знаю, удалось ли тебе уже дать себе отчет в том, что ты мне тогда сказал, в тот самый момент, когда я приняла окончательное решение перебраться к тебе, вновь обрести тебя, отправиться с тобой в «джунгли» — неважно, в какой форме; и я не понимаю лишь одного: почему ты через несколько часов или дней, когда мне уже было известно, что ты уходишь к другой, стал упрекать меня в том, что я не была с тобой рядом в этих самых немецких «джунглях». Ответь мне, как я могу быть рядом с тобой, если ты уже давно ушел от меня? Во мне все холодеет от мысли, что все произошло уже давно и я этого не почувствовала, что я была такой непонятливой.