Ларисса Андерсен - Одна на мосту: Стихотворения. Воспоминания. Письма

На мокрой траве — маленькая длиннохвостая птичка. У нее умненькая головка, и она сбоку поглядывает на меня.

– Ты кто? — спрашиваю я.

Черненький глазок смотрит. Я делаю шаг вперед… Птичка вспархивает и садится немного дальше. Умненькая головка снова поворачивается ко мне.

Ты указываешь мне путь? — спрашиваю я и иду за ней все дальше и дальше. В сырую, пахнущую прелью темь.

Волшебное дерево?

Но разве не был сказкой мой путь в этом лесу, где все деревья оказались волшебными?

…Но куда же опять девалась красная кофточка?

Она снова ступает по теплой весенней земле, эта странная девочка в длинных коричневых чулочках. Она опять возвращается. В ее руках уже много, много фиалок, но глаза ее тоскуют по–прежнему…

Прохладной детской рукой, полной царапин и ссадин, она прикасается к моей.

– Для чего мы живем?

– Чтобы пройти по весенней земле и собрать много цветов.

– Но ведь это не цель?

– Нет? Но тогда и не надо цели…

Мои родители и я приехали в Харбин из Владивостока. Это были двадцатые годы, когда русские в Харбине еще не потеряли своего бодрого и даже задорного настроения. Старались верить в будущее, а пока не унывать. Даже мода не оставила без внимания этот город. Это было время фокстрота, чарльстона, коротких платьев и короткой стрижки. Не для меня, конечно. У меня были две толстые косички, и готовилось гимназическое платье с высоким воротничком. Мои родители тоже не могли принять участие в знаменитом расцвете Харбина. Надо было искать где жить, где работать. Папа, военный человек, перепробовав все, что он не умел делать, устроился в Управление КВЖД (Китайско-Восточная железная дорога). И вместо каморок и общежитий мы переехали в маленький домик в большом саду на тенистой Садовой улице, где наконец-то получился некоторый уют, несмотря на пропажу во Владивостоке всех наших вещей, кроме, конечно, самовара — его мы привезли. Я уже достаточно выросла, чтобы утереть слезы по оставленной кукле, и не достаточно, чтобы сожалеть о мебели и украшениях. К тому же и до Харбина мы долго жили «на ящиках», и если мне чего-то не хватало, так это моря, той дикой бухты, у которой мы раньше жили. Мне даже казалось странным, что больше не надо никуда ехать.

Харбин — особенный город Эго сочетание провинциального уюта с культурными возможностями я оценила позднее, когда из него уехала. И не только потому, что там остались мое детство, ранняя юность. В Харбине действительно было все, что нужно для молодежи; спорт, купание, яхты, поездки на железнодорожные станции, ютившиеся среди зелени сопок с прозрачными речками и ручьями в долинах. Зимою — коньки, сани, салазки, переезды через реку по льду на специальных двухместных санках, которые китайцы отталкивали шестом. На другом берегу ждали маленькие теплые рестораны с пельменями или с пирожками

А университетские балы и маскарады! Совсем как в книжках о старой русской жизни. Но и не только забавы, и не только для молодежи, а еще опера, оперетта, драма, концерты, лекции, библиотеки, прекрасный оркестр летом в парке Железнодорожного собрания. А какие встречались люди! Профессора, писатели, художники, архитекторы — все ведь были выброшены событиями на тот же берег, что и мы. Мы не отдавали себе отчета, как нам повезло в культурном отношении. И все это было доступно, и все мы говорили по-русски, и все мы были равны. Вот именно там, в эмиграции, особенно среди молодежи в школах, в гимназиях, на спортивных площадках, бесклассовое общество получилось само собой. И мы могли учиться. Было у кого и чему, на все вкусы. Например, шитью — у соседки или древним премудростям инков — у соседа. Можно было окончить университет и получить диплом. Только вот Леночка закончила юридический, а работает кельнершей в ресторане, а Павлик теперь инженер, а продает билеты в автобусе «Чурин — Модягоу». Но это пока, может быть, устроится, а потом поедем в Россию. Все жили на «пока», особенно старшее поколение. Что-то должно же случиться, и тогда вернемся домой. А пока не так плохо, на хлеб насущный хватает. Служба заканчивается в два часа, можно отдохнуть, пойти в гости к знакомым или в кино, а то и просто уютно посидеть на скамейке возле «Чурина». Это был большой магазин, у которого в хорошие летние вечера разгуливала молодежь, а пожилые сидели на скамейке и посматривали, кто как одет, как себя ведет и вообще. Вот так и жили, прячась от большого и подчас угрожающего мира. Пока… А там — Бог даст.

На нашей мирной Садовой улице, действительно мирной, даже чьи-то коровы проходили утром и вечером мимо нашего сада. Говорили, что это бывший офицер завел молочную ферму и научил коров поворачиваться и равняться по команде. Так вот, на этой улице, только ближе к центру, находился ХСМЛ (Христианский союз молодых людей), где в свободные дни можно было заниматься спортом, а вечерами уютно сидеть в маленькой дружной компании с рукоделием и слушать чтение вслух. Это Алексей Алексеевич Ачаир (Грызов) [30] Ачаир (наст. фам. Грызов) Алексей Алексеевич (5 сентября (по др. данным, августа) 1896, ст. Ачаир близ Омска - 16декабря I960, Новосибирск) — поэт. Общее образование получил в войсковом пансионе Сибирского казачьего войска. Окончил 1-й Сибирский императора Александра I кадетский корпус в Омске (1914). Учился в Петровско-Разумовской академии в Москве (1914-1917). Участник Гражданской войны. Совершил тяжелейший сибирский поход зимы 1920. Служил в Приморье в Гродековской группе войск (с 1921). Первое произведение опубликовал в 1918 г. в газете «Дело Сибири» (Омск), затем печатался в газетах «Наша заря», «Русский голос», «Копейка», «Вечер» и др. После выхода в отставку редактировал во Владивостоке (февраль-октябрь 1922) газету «Последние известия», орган сибирской областнической группы А.В. Сазонова. В 1922 прибыл в Харбин, где сразу стал заметной фигурой в литературных кругах. С 1923 — помощник секретаря Христианского союза молодых людей (ХСМЛ). Организовал при ХСМЛ кружок поэтов, известный как «Молодая Чураевка». Председатель издательской комиссии Общества кадетов в Харбине (1933). Издал несколько сб. стихов, среди них: «Первая» (1925). «Лаконизмы» (1937), «Полынь и солнце» (1938). Был арестован в 1945, депортирован в СССР, отбыл 10 лет в Красноярском исправительно-трудовом лагере (ИТЛ). После освобождения жил в Новосибирске, работал учителем пения в школе. , бывший казак, поэт, служивший в ХСМЛ секретарем, привлекал «блуждающую» молодежь к свету «Зеленой лампы». После прочтения книги «Братья Чураевы» Гребенщикова [31] Гребенщиков Георгий Дмитриевич (псевд.: Сибиряк; 23 марта (4 апреля) 1882. с. Николаевский Рудник. Томская губ. - 11 января 1964, Лейкленд. Флорида. США) — прозаик, драматург, публицист, переводчик. Первая публикация вышла в Семипалатинске (1906). Выпустил книгу »В просторах Сибири» (В 2 т. СПб., 1914). Отправился добровольцем на фронт. С остатками Белой армии эвакуировался из Крыма (1920). Жил в Париже, где познакомился с Н.К. Рерихом, выпустил собрание сочинений в 6 томах (1922-1923). Эмигрировал в США (1924). включился в работу друзей Музея Н.К. Рериха. В 1925-1926 в Нью-Йорке выходят первые 3 тома (из 12 задуманных) эпопеи «Чураевы». При жизни Гребенщикова вышли всего 7 томов этого знакового для автора произведения. В 1925 г. поселился в штате Коннектикут на р. Пампераг, где заложил русский скит. Свои идеи о Чураевке — трудовом и культурном центре — изложил в книге «Гонец. Письма с Памперага» (Нью-Йорк, 1928). Преподавал в колледже в г. Лейкленде. (сибиряка, земляка Ачаира) кружок стал называться «Чураевкой». Он разрастался и превратился в настоящую и очень даже требовательную литературную студию. Раз в неделю здесь устраивались открытые вечера; чтение стихов, рояль, пение с эстрады в большом зале. И публика охотно наполняла его. Это был незабываемый мирок, счастливое убежище от тревог о будущем. Мы становились поэтами, писателями, художниками. Нас начали печатать. Нельзя сказать, чтобы стихи нашего кружка отражали окружающее: ни особенности нашего города, ни эмигрантской ностальгии в них почти не было. У нас не могло быть много воспоминаний. Мы жили «теперь» и писали о своих переживаниях и чувствах, которые, как и мы сами, росли и требовали выхода. И самые бурные из нас — изводились: