Георгий Адамович - Письма Г.В.Адамовича к З.Н. Гиппиус. 1925-1931

Статья Гиппиус — «Прописи» (подп.: Антон Крайний).

См.:

X. говорит:

— Не понимаю, как можно писать прозу, «статьи» — для себя, не по нужде и не к сроку. Стихи — другое дело. И стихи, конечно, всегда «не то», но статьи пишешь с заведомым «полуотвращением», и уж без всякой компенсации, которую получаешь от стихов.

В этих словах очень много содержания. Прежде всего, они опять напомнили мне: есть в стихах, в стихосложении для молодых наших современников, — какая-то отрава. Поэзия представляется «высшей сферой», а поэт — «первым чином» <���…>.

Словом, поэзия становится высшим критерием. Бог, не имеющий права быть Богом, — идол. Идол поэзии так же противен, как всякий другой.

И «полуотвращенье» к прозе, к «статьям» — знак интересный. Можно, конечно, писать статью и не с «полу», а с совершенным отвращеньем, но другая пишется с неменьшим «захватом», чем стихи.

<���…> Но душа-то одна, и не любить чувственно свою мысль («полуотвращение») можно или мало ее ощущая или ее не имея. Неприязнь к прозе очень часто объясняется отсутствием общих идей.

Это немалая беда нашей современности и современных «служителей искусства».

(Новый дом. 1926. № 1. С. 17–18).

«Достоевский за рулеткой» (франц.). Имеется в виду книга: Fulon Miller R., Eckstein Fr. Dostoievski a la roulette / Trad, de H.Legros. Paris, 1926 Об этой книге в «Звене» писал В.Вейдле: Достоевский за рулеткой // Зв 1926. № 186, 22 августа. С. 5–6 (подл. Д. Лейс).

Имеется в виду очередная статья из цикла «Литературные беседы» (Зв. 1926. № 198, 14 ноября. С. 1–2; перепеч.: Адамович-2. С. 106–110). В тог же день, 14 ноября, Гиппиус писала Адамовичу:

О вашей очередной беседе Д<���митрий> С<���ергеевич> сказал, что сам вам напишет, если успеет, а пока просит вам передать его слова… которые я передам потом, а сначала просто расскажу, что он говорил со мной о вашей статье, это интереснее — не правда ли?

Говорил прежде об общем, потом о частном. Говорил, что, ведь, не в его самолюбии дело, и не первой важности, «хвалебная» статья или нет. Важно — важно ли то, что он говорит, и что это такое. Заметил, что об «одиночестве» — не совсем верно, и он сам пожаловаться на «абсолютное» — в сущности бы не смел. Оно было, главное, в России, и теперь, почти абсолютное, в эмиграции. Но в Европе, там и здесь, всегда были люди, знающие, о чем он говорит, потому что думающие сами о том же. С другой стороны, не всегда и не во всем лень читательская причина; кроме нее — есть какое-то странное (или не странное) внутреннее противодействие именно идеям такого рода. Внутренний отпор, что ли, противное течение, другая вся «линия». То есть как бы «не корми меня тем, чего я не ем», и других не корми, потому что и они не едят или должны не есть. Д<���митрий> С<���ергеевич> признал, как вы сами пишете, что заметка немного сбита и скомкана в конце (я тоже это нахожу: если б за счет почтительных похвал самому Мережковскому прибавить несколько слов о сути того, что он говорит о Мессии, или хочет сказать — вышло бы стройнее). Но туг же сказал, что написана заметка «прелестно», со свойственной вам тонкостью и нежностью иронии (тут я делаю поправку и замечаю, что иной раз вы перетончаете иронию так, что грубоглазые ее и просто не видят; иногда же тонина ваша пахнет слабостью).

(Пахмусс. С. 341–342)

Ни письма Мережковского к Адамовичу, ни передачи его слов мы не знаем.

Я старался изо всех сил (франц.).

Имеется в виду статья: Бахтин Н. Похвала смерти // Зв. 1926.14 ноября. Николай Михайлович Бахтин (1894–1950) — филолог и философ, старший брат М.М.Бахтина, постоянный сотрудник «Звена». Гиппиус высоко ценила его творчество. См., например, в письме к Н.Н.Берберовой от 26 июля 1926 относительно приглашения в журнал «Новый дом»: «В числе сотрудников я не усматриваю Бахтина. Он, правда, странный человек, с ним трудно, но все-таки очень человек, т. е. довольно редкая ценность» (Письма к Берберовой и Ходасевичу. С.5). И несколькими днями позже, 2 августа: «У меня к нему самая “несчастная любовь”, ни на одно письмо, даже деловое, не могу от него двух слов ответа добиться, но это не мешает мне относиться к нему с совершенно неизменной и справедливой благосклонностью» (Там же. С.7).

По поводу данного диалога Гиппиус писала Адамовичу в том же письме от 14 ноября:

Теперь насчет Бахтина. Читая его, я приходила все в большее и большее удовольствие, пока… не прочла до половины или до трех четвертей. С этой третьей четверти я, если бы не стояла на своих ногах и страдала еще, как многие, «внутренним беспорядком», — немедленно полетела бы вместе с Бахтиным вниз… куда? В бездну? Как бы не так! Даже не в бездну, а просто в лужу дешевого эллинизма, той его поверхностной линии, которая сосуществовала с другой, глубокой. Насколько я вспоминаю (подробности спрошу у Дмитрия Сергеевича) — это была линия Эпикура, шедшая против, — (а вернее, около, — бочком, петушком) — линии Элевзинских мистерий. Теперь, в современности, как и вышло в данном случае у Бахтина, — линия Эпикура и не может отражаться иначе — только с надломом посередине. Так что, собственно, не выходит и линии. Боже мой! какой черт приставлен к этому замечательному человеку — Бахтину? Идет он, идет по доске, твердо и смело, и вдруг черт специально дернет его за ногу, и пиши пропало! Вне этих моих воздыханий — думаю, хорошо бы нам всем устроить несколько битв с Бахтиным, не прямо на данную тему, на какую угодно, самую конкретную, — все будут (битвы) об одном, и все интересны и нужны. А насчет данной его статьи — вот еще что: возьмите мою Чертову Куклу <���…> и посмотрите, как называется там «Письмо Самоубийцы» Достоевского. Оно в Дневнике писателя, но заглавия я не помню. В Чертовой Кукле оно приведено в выдержках, оно у меня — тема собрания Религиозно- Философского Общества (очень интересно прочесть его <���письмо> целиком). Но речь — возражение моего героя (Юрули) — абсолютно совпадает по всей сути своей с тем, что говорит в Звене Бахтин. С тою разницей, что мой герой логичнее, ибо сам, в себе, логичнее. <���…> Лучше не передавайте Бахтину всего, что я вам написала; боюсь, что вы меня уроните в его глазах, а я уж предпочитаю сама урониться, когда с ним увижусь. Но поклон обязательно передайте.

(Пахмусс. С. 342–344)

Адамович также очень высоко ценил Бахтина и четверть века спустя назвал его одним из самых замечательных людей, встреченных за долгую жизнь: Адамович Г. Памяти необыкновенного человека И Новое русское слово. 1950. № 14030,24 сентября. С.8.

Имеется в виду статья К.Мочульского «Литературные беседы» (Зв. 1926. № 197, 7 ноября. С. 1–2), где рецензировались «Ров львиный» А.Ремизова и «Разными глазами» Ю.Слезкина. Константин Васильевич Мочульский (1892–1948) — историк литературы, критик, постоянный сотрудник «Звена». Во время отъездов Адамовича Мочульский три раза (данный случай был последним) заменял его в самой популярной рубрике «Звена» «Литературные беседы». 14 ноября 1926 З.Гиппиус ответила Адамовичу: «Что касается вашего “заместителя”… мы с вами о нем говорили, и довольно были, кажется, согласны. В Беседах он остался верен себе. Насчет “хлесткости”, впрочем, заткнул вас за пояс. Да и Антона Крайнего, пожалуй, — в последних его проявлениях» (Пахмусс. С.343).