Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

Горец жмурит зоркое око и видит второго человека, едущего в вагонетке. Первый проворно слезает с опоры, исчезая в сосновом море. Вагонетка скрывается за гребнем хребта, повисая над Чертовым ущельем. И вдруг путник вздрагивает. Страшный взрыв сотрясает воздух. От эха дрожат дремучие сосны и горы. Проходит минута, и на обуглившемся от солнца и ветра лице старого горца выступает улыбка: значит, не перевелись на болгарской земле юнаки, гордые и сильные, как орлы, что парят в поднебесье.

…Горит под ногами гитлеровцев и их денщиков — болгарских фашистов — земля.

Оккупанты грабят родопские недра: добывают руду, транспортируют ее по канатно-подвесной дороге на флотационную фабрику в Кырджали и оттуда переправляют концентрат свинца и цинка в Германию. Но с весны сорок четвертого года советская авиация перерезала стальные и водные магистрали Европы. В воздух летят немецкие эшелоны и баржи. Гора концентрата скопилась на фабричном дворе. Гитлеровские управители горнорудного бассейна, видя свой крах, поспешно собирают манатки и решают втайне от рабочих взорвать флотационную фабрику.

Партийная организация узнает о коварном замысле врага: от нее в Родопах не скроется ни один их шаг — на земле и под землею расставила она своих людей. Из подпольного центра следует распоряжение: фабрику и людей спасти любыми средствами. Коммунисты разрабатывают план действий, назначается оперативная группа, которая должна предотвратить взрыв.

В забое фашисты вместо руды грузят в какую-то из вагонеток адскую машину. Рабочие фабрики и не подозревают, что за опасность грозит им. Рискуя своей жизнью, два коммуниста на ходу проверяют вагонетки, находят смертоносный груз и сбрасывают его в пропасть.

Одним из тех, кого видел старый горец «путешествующим» на стальном тросе над пропастью, был Лозан Дойчев. Не первый и не последний свой подвиг в жизни совершил этот коммунист. Подвигом, самоотверженным и упорным, представляется вся его жизнь.

Родился он в семье рабочего в городе Хасково, центре табачной промышленности старой Болгарии, у подножия Родоп. Отец погиб на фронте Балканской войны, когда Лозану шел пятый год. Мать, оставшаяся с четырьмя сыновьями и дочерью на руках, от зари до зари не разгибала спины в сортировочных и сушильнях табачных монополий, но никак не могла прокормить семью. Лозана взял к себе на воспитание дядя. До 13 лет мальчика учили, потом отдали в слесарную мастерскую: «Хватит силы удержать зубило». И он начал приносить свои гроши́ в материнскую семью.

После победы русского Октября и поражения Болгарии во второй мировой войне революционные силы сплачивали свои ряды для сокрушительного штурма. Душою рабочего класса на фабриках и в мастерских была Коммунистическая партия. Идеи ее окрыляли юношу и завладели всем его сердцем. Он окунается в кипучую гущу классовой битвы, становится комсомольцем, потом коммунистом…

К власти в стране приходят фашистские душегубы. Десятки тысяч верных сынов и дочерей народа гибнут на полях сражений и в тюремных застенках. Кое-кто, правда, единицы, отступает перед лицом смерти. Но он среди тех, кого «огонь не жжет».

… С Лозаном Дойчевым я путешествовал по Родопам несколько дней. Но его биографию мне рассказали другие коммунисты — немногие из старой родопской гвардии, оставшиеся в живых. Сам же он избегал о себе говорить. И, думается, не из-за ложной скромности, а из-за сознательного убеждения, что его товарищи по борьбе свершили гораздо большее.

— Брат мой, Дойчо, партизан, — говорит Лозан Дойчев, — жизнью своей пожертвовал. Как раз ему с другим товарищем и попалась в руки адская машинка, когда мы искали ее в вагонетках… Смелый был юнак и огромной человеческой души!.. Уже после победы 9 сентября сорок четвертого года погиб. Еще не разоруженное фашистское офицерье открыло огонь по толпе… Он заслонил своей грудью женщину с ребенком!..

Мать, четыре брата и сестра Дойчевы навсегда связали свою судьбу с партией. Дом коммунистов служил штаб-квартирой партийной организации, явкой подполья, звеном партизанской связи. Для этих людей была в жизни одна большая цель, и они, идя к ней, никогда не оглянулись назад.

…Высокого роста, атлетического сложения, с красивым, исчерченным морщинами лицом, отчего оно кажется еще мужественнее, и копною черных волос, подернутых октябрьским инеем, Лозан Дойчев вечно в движении, как раз и навсегда заведенный механизм. Но когда внимательно присмотришься к этому «механизму», то увидишь «перебои». Атлет к вечеру переставляет ноги, словно протезы. И черные зрачки расширяются во всю радужную оболочку, как от нестерпимой жгучей боли.

В молодости были у него ноги альпиниста. Но в 1933 году члена окружного комитета партии Лозана Дойчева раскрывает и хватает полиция. «Кто твои друзья?» «Один я, других нет!» «Ничего, ты еще у нас заговоришь, сволочь!» Вяжут веревками и бьют. Бьют по ногам, и боль огнем отдается в голове. «Кто?..» «Один я!..» Жгут ноги раскаленным железом, выдергивают ногти. «Кто?» «Один я! Других нет!»

В Болгарии действует тот же григорианский календарь, что и у нас в Советском Союзе и в большинстве других государств мира. Но, определяя время, когда произошло то или иное событие, болгары обычно не называют го́да или ве́ка, а связывают его с другим, более значительным событием, которое навсегда осталось в памяти народа, в истории родной земли. Они говорят:

— Это было накануне Апрельского восстания…

Или:

— Вскоре после освобождения Болгарии Россией и заключения Сан-Стефанского мира…

Или:

— В третью годовщину Свободы, 9 сентября…

Народ ведет свое летосчисление по революционным вехам своей истории. И это оправдано. Ибо вся его история — звенья непрерывной цепи восстаний, революций, национальных и классовых битв.

Этот «календарь» распространяется и на те далекие времена, когда Балканы заселяли другие народы.

— Как давно открыл человек залегание руд в Родопах?

— Во времена Спартака, а может быть, и раньше, — скажет вам любой сведущий человек в бассейне. Именно так и скажет, а не «около века до нашей эры».

Первая шахта была тут пробита еще фракийцами. Пыль веков засыпала ее, как кратер потухшего вулкана. Поселившиеся в Родопах славяне знали, что «живут на кладе». Подземные галереи, проложенные ими в Мадане, сохранились до наших дней, так же как и печи, в которых они плавили руду. Маданские кузнецы, ремесленники и народные умельцы мастерили оружие для гайдуков, косы, серпы и домашнюю утварь для их жен и семей…

Несколько десятилетий назад сунулась в Родопы болгарская буржуазия, да орех оказался ей не по зубам. И она призвала «варягов». Немецкие монополисты в погоне за легкими барышами заложили шурфы в тех местах, где рудоносные жилы выходят наружу, протянули одну нитку канатно-подвесной дороги и принялись выгребать руду, причем не подряд, а ту, которая поценнее, с богатым содержанием металла.