Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

Было это весной, перед тем, как начаться жарким дням. Торжество назначили на воскресенье. Народу сошлось — на Иордань прежде столько не приходило. По выбору старейшин затвор главного оросительного канала открыли два самых почетных участника празднества: приглашенный по этому поводу в гости профессор Волков и столетний лехчевский кооператор дядо Христо Цолов Паков, ополченец освободительной русско-турецкой войны 1877―1878 годов.

…Мужицкая память долга. Когда церемония окончилась, кто-то из активистов нарочито громко, чтоб всем было слышно, напомнил Сашо Буляшки клятву, данную «всему честному народу» на Карванце три года назад. Тот смутился, но из затруднительного положения вышел мудро:

— Нет резона топиться мне теперь. Разве не видишь — настоящая жизнь только начинается!..

Настоящая жизнь начиналась. Она побеждала в борьбе с природой, со стихией, с силами старого, исконной частнособственнической психологией крестьянина и скрытым, но ожесточенным сопротивлением кулака.

Это была битва за крестьянское сердце.

Враг действовал хитро, находя наиболее уязвимые и больные места, сам не появлялся на сцене, оставался в тени, за кулисами, подговаривая, толкая на преступления колеблющихся, неустойчивых.

Осень того года, когда Христов заступил на председательский пост, была трудной для животноводства. Правление за большие деньги с трудом приобрело недостающие на зиму корма. И вдруг в одну темную ветреную ночь запылал стог сена.

«Красного петуха» пустил не какой-нибудь кулацкий сынок, потерявший состояние, а крестьянин средненькой руки, с довольно чистой биографией: участник сентябрьского восстания 1923 года, ятак. Большую слабость имел этот человек: был болезненно привержен к частной собственности. А в собственности у него находилась всего одна лошадь, которую, кстати сказать, он купил после установления народной власти.

Никто его не принуждал вступать в кооператив, сам пошел, не хотел «остаться за сельским кругом». Но червь сомнения грыз душу. И враги откормили этого червя. Вылез он наружу. Не будем называть имени этого человека. Не скрывал он своего преступления, сам раскаялся и получил заслуженное наказание. Теперь он снова работает в кооперативе. Труженик примерный.

Открытых вражеских проявлений такого рода в кооперативе больше не случалось. Но «бывшие люди» не смирились со своей потерей. Их была горстка плевел в ворохе чистого, золотого зерна, грязная капля в озере. Они и не мыслили себе грудью переть против народа. Село смяло бы их. Не обрез под полою, а грязное слово, клевета, подлый слушок были оружием врага.

В канун отчетно-выборного собрания 1957 года кума Иванка доверительно нашептывала у водопроводной колонки куме Станке:

— Получили-то мы на трудодень хорошо, получше маданских и михайловских, хотя они и в зажиточных ходят. А могли бы и больше получить, ежели бы не наш председатель. Он, вишь, старается перед властями, выслуживается. Образование свое показывает. А нам его образование с чорбою [49] Чорба — похлебка, суп. не хлебать. Нам надо бы председателя из необразованных. Он-то на трудодень побольше распределит!..

А вечером в корчме кум Пенчо передавал уже эти слова куму Генчо. Так и пошли суды-пересуды по селу, из двора во двор, из сеней в сени.

Коммунисты насторожились. Стали выяснять, откуда «змея выползла». Оказывается, из поганого клуба «Свободной Европы». Эта станция пристально следила в течение последних лет за делами в Лехчево. Кооператив круто шел в гору. Его руководство и партийная организация избрали правильный и краткий путь к экономическому расцвету. Миф о прошлом, «золотом времени» Дунайской равнины развеивался, как дым, в сознании самых закоренелых единоличников. Болгарские зернопромышленники, выброшенные народной властью за Дунай, теряли почву из-под ног, лишались последних приверженцев старого, «золотого времени» среди крестьянства. Лехчевский кооператив вышел на столбовую дорогу и являл собою образец социалистического хозяйствования для других. Вот что так приковывало внимание «Свободной Европы» к Лехчево. На заре кооперативной пятилетки она действовала топорным способом, объявляя профессора Волкова и председателя Христова агентами Москвы, грозя лехчевцам «коммуной» и «обобществлением жен и детей». Но со временем нужда заставила ее работать более тонко, хотя по-прежнему подло.

Бюро партийной организации собрало широкий актив. Коммунисты разъяснили народу, что подлая идейка обезглавить руководство кооператива, подсунутая врагом, преследует цель сорвать пятилетний план… Трюк «Свободной Европы» не удался. На общем собрании Христов был снова избран единогласно председателем правления.

Минуло еще два года. Кооператив и страна подвели итоги пятилетки. Все цифры и проекты, казавшиеся большими и нелегко достижимыми, воплотились в большие дела, в повседневную действительность.

Как-то еще на заре пятилетки, когда правление кооператива обсуждало вопрос о строительстве производственных помещений, Вырбан Христов высказал мнение:

— Наши амбары и хранилища должны иметь емкость на процентов 30―50 большую, чем вес и объем той продукции, которую предполагаем получить по плану. То же относится и к скотным дворам. Планы для того и существуют, чтобы их перевыполнять!

— Правильно! — поддержали члены правления. — Запас кармана не дерет!

Впрочем, не все верили в то, что предположение председателя сбудется: «План — потолок. Выдюжим, конечно, коль взялись. Но выше пупа не прыгнешь!»

Теперь было слышно по селу:

— Вырбан как в воду смотрел!..

Пшеницы и кукурузы кооператив собрал на полтора центнера с каждого гектару больше, чем предвиделось, подсолнечника — на 3, сахарной свеклы — на 80 центнеров… Пятилетний план был выполнен по всем статьям: по освоению орошаемых площадей, по заготовкам кормов, по росту поголовья скота, по надоям, настригам и по единице продукции на сто гектаров земельной площади, по валовым сборам, денежному доходу и трудодню.

Случилось такое, чему удивились не только крестьяне, но и специалисты, включая Вырбана Христова и Димитрия Волкова. Виноградники превзошли все ожидания. Молодая лоза уродила по 11 тонн гроздей с гектара!

В один из субботних октябрьских дней Димитрий Волков сказал своему коллеге, лучшему в Болгарии знатоку виноградарства, профессору Неделчеву:

— Просьба к вам, профессор. От имени лехчевских кооператоров. И сам, как член правления, ходатайствую!

— Слушаю вас, профессор!

— Не могли бы вы посмотреть нашу лозу?

— А что? Не получается?

— Не то чтобы не получалось, но…

— Я же вас предупреждал, коллега, что Дунайская равнина — это не Фракия. На многое не надейтесь. Однако виноградники мы туда продвинем. Со временем… Жаль, со временем вот у меня туговато, — скаламбурил профессор.