Василий Журавский - Большая судьба [Болгарские очерки и рассказы]

Первый карьер, названный «Трояново-I», вступает в действие. Развернулись подготовительные работы по вскрыше второго разреза — «Трояново-II». Проектируется и третий. Три «трояновца», по утверждению экономистов, могут удовлетворить потребности страны в угле вперед на триста лет.

Они будут тремя китами болгарской энергетики!

Как мачта, она видна издалека, эта белая, чуть заметно сходящая на конус труба. Едешь десяток километров — только труба и маячит, а корпус «корабля» все еще прячется где-то под линией горизонта. Но вот и он показался, а скоро открывается и вся панорама стройки.

Огромные здания цехов под арочными и островерхими крышами связаны коридорами висящих эстакад, галереей транспортерных лент, и кажется, будто они сомкнули свои могучие руки. Стальные скелеты каркасов на глазах одеваются в плоть бетона и кирпича. Уже сняты леса с главного корпуса — котельной, деаэраторного помещения и машинного цеха, возведены приемный бункер, угольные склады, сушильное отделение, угольная мельница, постройки мазутного и масляного хозяйства, технической мастерской. В окнах лаборатории и служебного корпуса снуют силуэты людей в ватниках и фуражках.

…Строители! Беззаветные труженики, подвижники, преобразующие и украшающие свою землю, люди, приходящие на пустыри, зябнущие в палатках, бараках, истекающие потом под палящим солнцем и тотчас покидающие место, лишь только оно станет обжитым. Чудесный народ с заскорузлыми руками, огрубевшими лицами и душою романтиков-мечтателей!

Вот он, Павел Боянов, начальник строительства комплекса «Марица-Восток». Где-то, то ли в Софии, то ли в другом городе, есть у него свой дом. Но хозяин в том доме редкий гость: пятнадцать лет все по объектам. Ходит Боянов в прорезиненном, по замыслу непромокаемом плаще. Второй день дождь хлещет. До последней нитки человек промок: с самого утра на площадке. И вот уже смеркается.

Глядя в заблестевшую ожерельем электрических огней деревенскую даль, Боянов рассуждает:

— Дворец культуры отгрохаем, каких и в столице нет. Будет тогда парням и девчатам место для веселья, для встреч. Работают они на совесть, заслуживают. У нас «Марицу-Восток» полушутя-полусерьезно называют Дальним Востоком. Расстояния болгарские куда поменьше ваших. Но есть еще люди, которые их страшатся. Вы свой Дальний Восток преобразили. Мы свой переустраиваем. А кому это дело по плечу? Сильным, здоровым, молодым… Институт построим. Он еще, правда, не запланирован. Но придет время — построим. И не будет на земле дальних востоков. Всюду люди станут пользоваться такою мерой культурных благ, как в столице!..

Наверное, строители оттого и любят этого человека, верят ему, слушаются его сло́ва, ибо он рисует им с вдохновением цель пути, картину, которая откроется перед ними за горизонтом.

Теплоэлектроцентраль «Марица-Восток» — ударная национальная стройка. Ее взял под свое шефство димитровский комсомол. Восемь из каждого десятка рабочих — молодежь. Многие ведущие инженеры еще не вышли из комсомольского возраста.

Но так же как в этом пятидесятиметровой высоты корпусе, сложенном из сотен тысяч кирпичей, перед которым мы стоим, прочность определяют стальные балки каркаса, так крепость строительного коллектива определяется его костяком — старыми мастерами, коммунистами.

Попав в первый раз на строительство ТЭЦ, я встретил тут немало старых знакомых. Одного раньше видел на лесах металлургического завода, около Софии, с другим довелось беседовать на закладке плотины искусственного водохранилища в Родопах, с третьим — и там и там… Эти люди — живая история и география болгарских пятилеток.

— А как идут дела у Стоила Бахчеванского? — интересуюсь я судьбой знакомого бригадира-арматурщика.

— Отлично, — говорит Боянов таким тоном, что, мол, иначе и быть не может. — Старая гвардия шагу не убавляет!..

…Бахчеванский, крестьянский сын из села Горна Василица, что лежит в Софийском поле, получил в наследство от отца надел, засеять который хватало одного лукошка. Волей-неволей ему пришлось покинуть землю и добывать хлеб на стройке мостовых. Городская управа Пловдива набирала рабочих для строительства моста через реку Марицу. Там он и нанялся таскать камень и железные фермы. Горек был хлеб, да где другой найдешь?! Силы парню было не брать взаймы, и сметкой природа не обидела: научился строительному ремеслу, стал десятником. Потом, как положено, женился, снял комнатку на окраине города. Жил себе, как жили люди его класса: сегодня сыт, завтра голоден, но не так, чтобы помереть!

Строили городской крытый рынок, Какой-то человек средних лет отзывает Стоила в сторону.

— Не узнаешь, земляк?

Бахчеванский приглядывается.

— Мирко Станков? Живой?!

— Был Мирко. Его осудили на смерть… А теперь меня кличут Кирил Любенов. Принимай на работу, Стоил, если не боишься!..

Коммунист, участник сентябрьского антифашистского восстания 1923 года, затем политэмигрант в Советском Союзе, возвратившийся под чужим именем на родину, Мирко Станков повернул спокойное течение жизни Бахчеванского по новому руслу — с теснинами и перекатами, с множеством подводных камней.

Тайные собрания в пловдивских рабочих трущобах «Кичук» и «Париж», занятия в кружках по изучению марксистско-ленинской теории, ночные рейды вдоль заборов с листовками, поручения снестись с центром. И Стоил Бахчеванский увлечен кипучим водоворотом революционной борьбы… Но вот какое-то звено организации попадает в руки фашистов. Полиция арестовывает Станкова и Бахчеванского. Как важных политических преступников их отправляют в Софию. В полдень и в полночь допрос. Бьют смертным боем, жгут каленым железом, подключают к электрической сети. Бахчеванский молчит. На 76-й день его допрашивает сам Гешев, главный следователь по политическим делам, кровавая собака, получившая имя балканского Геринга. «Во имя спасения своей шкуры — кто в вашей банде?» «Чист я перед богом и царем. Знать никого и ничего не знаю». «Так ты еще и хулить вздумал высочайшие персоны, сволочь!» Снова пытки, карцеры… Для «доследования» возвращают в пловдивский каземат. Чудом удается побег. Царский суд заочно приговаривает Бахчеванского к смертной казни. Но ищи ветра в поле, а гайдука в Родопах. У него теперь партизанское имя.

…Молодость неизменно преклоняется перед героизмом. Двадцати — двадцатипятилетние парни не называют этого почти саженного роста человека с мужественным лицом, на котором время бессильно смыть глубокую печать «бесед» в полиции, и с улыбкой, проникающей в самую душу, иначе как «татко» — отец. Полтора года назад собрал он свою бригаду, числом сорок, из бывших служивых, гимназистов, крестьян, людей, не знавших рабочей профессии. Заботливо, по-отцовски учил их своему мастерству. И теперь поди найди арматурщиков, что с ними потягались бы. Жарынь или стужа, дождь или снег, но не было такого дня, чтобы бригада выполнила меньше двух норм.