Мариуш Вильк - Тропами северного оленя

Назавтра на память о пребывании в «Пирасе» Валерий подарил Тадеушу оленью шкуру, а мне — зачитанного до дыр Моралеса. Мы быстро собрались и около полудня тронулись в Ловозеро. Небо затягивали грязно-бурые тучи, вода в Луявре стыла на глазах, обретая вид и консистенцию не то расплавленного свинца, не то серого оливкового масла. Вскоре появилось сало. [138]Затем льдинки. И наконец началась борьба — кто кого.

Короче говоря — обратный путь занял двое суток вместо полутора часов. Было все: лодка вмерзала в «сало», ломались весла, мы крушили лед винтом, вытаскивали обледеневшую лодку на Низкий остров, заночевали в вонючей рыбацкой избушке со случайными товарищами по несчастью (угостившими нас копченым налимом), а утром увидели солнце над ледяным полем, образовавшимся на месте вчерашнего бурлящего озера. Остаток пути до Ловозера прошли пешком, по свежему льду. Дрожа от страха.

На мелководье лед был прозрачный, словно на дне лежало зеркало, отражавшее недвижные травы, песок и камни, порой — тень рыбы. А на глубине напоминал черный мрамор гробовой плиты, украшенной орнаментом из белого папоротника. Лед то и дело не выдерживал и проседал под ногами — бежали с пронзительным звуком лопнувшей струны или тетивы длинные трещины. Валерий говорил — лед играет. Музыка эта звучит у меня в ушах до сих пор.

И еще один кадр — словно полотно Вермеера Делфтского. Изба Абрама Васильева. До Ловозера — две версты. На столе — связка сушеной щуки и бражка из голубики. После заплесневелых сухарей и промерзшего картофеля, которыми мы питались последние сутки в попадавшихся по пути рыбацких хатах, — царское пиршество. Абрам то и дело подливал нам бражки. Они с Галиной уже двадцать лет живут в этом одиночестве. Познакомились в Ловозере, Галина — из саамского рода Галкиных, Абрам приехал на Кольский из-под Пскова. Через некоторое время тоже стал жить, как саам. Галина Герасимовна в нашем пиру не участвовала. Вышивала в соседней комнате у окна. Тадеуш сфотографировал ее. Молчаливая саамская кружевница в полоске золотого света.

(по мотивам саамских легенд) [139]

Родилась наша сказка в далекие времена и мерцает в памяти, словно сон наяву. Точно придорожный камень в дымке долгого пути.

Я расскажу ее по-своему, хоть и не найти лучше слов, чем те, которыми ее предки наши пели. Тогда каждое слово было музыкой. А мои слова рождаются прозой. Ибо сегодня, увы, слова сказывают — не поют.

Так послушайте же нашу сказку.

Довелось ли вам когда-нибудь слышать музыку моря? Слышать, как лед поет? Не довелось, говорите… А лед поет, правда, поет. Поет зимней ночью, когда море замерзает, и весной, когда тает. Не каждому дано услышать мелодию льда.

Далеко-далеко, за северным морем, спит наш Хозяин. Великий Старик в обличьи Моржа. Когда он в своей постели с боку на бок ворочается, тогда лед и поет. Чтоб знали люди — жив еще Старик.

Он посылает к нашим берегам косяки сельди и трески, палтуса и камбалы. Загоняет в наши реки лосося, запускает сига. Это он, наш кормилец, подманивает к нам тюленей и других морских животных. Выбрасывает на берег жирных китов. Это он подарил нам долгую полярную ночь. Чтобы и человек отдохнул, и олень, и рыба подо льдом. Еще он раскидывает по небу сполохи северного сияния, чтобы вели во тьме страшный бой. Так, оставляя на небесах алые тропы, духи предков играют судьбами живущих. А главный из них — Найнас.

Вот о нем-то, о великом вожде Найнасе и жене его Никии и будет наша сказка.

Однако начать ее надобно с другого конца. С Солнца надо начать.

Утром Солнце на медведе едет, в полдень — на олене-быке, а к вечеру на важенку пересаживается. Вот однажды приехало Солнце из-за моря, отослало важенку, вошло в дом, человеком обернулось. Только хотело отдохнуть, вздремнуть немного, как сын, Пейвалке, к отцу пристал:

— Жениться хочу!

— Не стану перечить, — отвечало Солнце. — Женись, сын, раз охота есть.

— Да как же мне жениться, отец, коли я на земле невесты сыскать не могу. Нет такой девушки, чтоб ей мои туфли были в пору. Нога у них слишком тяжела. С такой на небе не проживешь. С такой скорее в землю врастешь.

— Что правда, то правда, — закручинилось Солнце.

Поклонился Пейвалке отцу своему, Солнцу, и просит:

— Ты сыщи мне жену, чтоб ножкам ее удобно было в золотых туфельках, чтобы лицо было человеческим, а тело — бледным, точно лунный луч, и чтобы никто не знал, существует она на самом деле или нет — так мне спокойнее.

— Трудную задачу ты мне задал, сынок. Возьмешь в жены девушку из чужого рода — сгорит она, несчастная. Хотя… погоди… Вспомнил я — есть, пожалуй, одна. Вот только пора ли ее замуж выдавать? Ладно, постараюсь сыскать тебе невесту, наберись терпения. Ложись поспи, я тебя сам разбужу.

Пейвалке лег и крепко заснул, чтобы сбылось все, чего он наяву пожелал.

Дождалось Солнце того дня, когда Луна выйдет на голубое небо. Смотрит издали — вроде бы все в порядке. В лунном сиянии маячит будто бы девичья тень — то ли есть она, то ли нет… Солнце подъехало поближе и говорит:

— Слыхал я, соседушка, что есть у тебя дочка прелестная. А у меня — сынок, в самый раз для нее. Надо бы нам детей наших поженить.

— Откуда ж тебе, кум, знать про мою дочь, — удивилась Луна, — если я сама не уверена, есть она или нет? Вроде бы вот она, на руках у меня… кровиночка моя. Дыхание ее чувствую. Сердце у меня трепещет. А все одно — не знаю точно.

И Луна прижала свое дитя к груди. Солнце протянуло палец, раздался плач.

— Это ничего, что маленькая, у нас подрастет. У нас все в рост идет. Даже то, чего нет, родится.

Луна улыбнулась:

— Хитришь ты, кум — сгорит она у вас.

— Это ты хитришь — говоришь, на руках ее держишь, а не знаешь, есть она или нет. — Солнце нагнулось. — Где же она?

— Перестань! — крикнула Луна. — Ей больно. Не про вас моя дочь! Другому сужена. Тому, что на краю неба тлеет, у самого горизонта стелется.

Рассердилось Солнце:

— Да как ты смеешь равнять моего сына с какими-то тусклыми огоньками! Наш свет — сама жизнь, а не бледное тление.

— Не серчай, соседушка, твоя сила только вполовину сильна, твоя мощь — только полмощи. А в сумерках? А ночью? А зимой куда она девается? А он силен и в сумерках, и ночью, и зимой, и летом. Мы с ним общим светом живем. Так что не хвастай, старик, своей силой.

Этого уж Солнце стерпеть не могло. Полыхнуло жаром так, что аж море из берегов выступило, земля задрожала и горами вздыбилась.

Луне на помощь двинулись воды стоячие, сумраки лесные и целая армия теней под предводительством сполохов северного сияния.

Живые существа разделились: птицы, олени и козы потянулись к Солнцу, дикие животные сторону Луны приняли.