Александр Рекемчук - Мамонты

Впрочем, пылкая его речь была предназначена одной лишь десятилетней девочке Тамаре.

Он поведал ей по секрету, что с капитаном Морозовым происходит нечто удивительное и непонятное. Что он опять достал из своего походного мешка русскую балалайку, к которой уже давно не прикасался, и теперь, в ночные часы, тренькает на ней, напевая русские народные песни, а также любовные романсы… Что он, капитан Морозов, совершенно убежден в том, что эта встреча в Касабланке — есть перст судьбы. Что он увидел в Анне ту самую русскую женщину — красивую, сердечную, отзывчивую, — о которой он мечтал всю жизнь.

Алексей спросил Тамару: как бы она отнеслась к тому, если бы мама вновь вышла замуж?

По-видимому, посланец любви был сам несколько смущен данным ему поручением, поскольку, как свидетельствует Тамара, он все время озирался, проверяя, не слышит ли эту речь еще кто-нибудь, помимо нее.

«…Он сунул мне тяжелую корзину с фруктами и ушел. Почему он всё это сказал? Меня одолевали подозрения».

Но капитан Морозов вовсе не собирался прятаться за спину своего денщика.

Он сам отважился на решительное объяснение. Притом сделал его в той форме, которая к лицу человеку военному.

Он предложил Анне выйти за него замуж — немедленно, прямо сейчас. Помимо прочего, это означало, что Анна вместе с Тамарой должна остаться здесь, в Марокко. Он не мог нарушить подписанный контракт либо дезертировать. Правила в Иностранном легионе были не то, чтобы строгими, но беспощадными: за дезертирство — смерть при поимке или расстрел у стены. Вот так.

Повидимому, Анна была огорошена. Может быть, не столько предложением руки и сердца, сколько обозначенными условиями: прямо сейчас, немедленно.

Изменить жизнь столь круто? Остаться с дочерью в Африке, где идет колониальная война, где стреляют, где расстреливают?..

При всем своем неравнодушии к военным, к воюющим людям — ведь и в ее прошлом была война, фронты, госпиталя, — ей, теперь уже тридцатилетней женщине, вовсе не улыбалась подобная перспектива.

Вот тут-то, очень вовремя, и вспомнилось, что она, помимо всего прочего, не свободна в своих решениях: ведь она состоит в браке, она еще числится замужней женщиной, хотя муж и исчез давно из ее поля зрения, из ее жизни.

Для заключения нового брака нужно было аннулировать прежний, оформить развод. А для этого нужен запас времени. Чиновники в Париже умеют так затянуть канитель, что уж и разводиться пропадет охота…

Кстати, а где они, ее документы, ее паспорт?

И тут вдруг выяснилось, что документы пропали. Что они вдруг исчезли самым таинственным образом.

Они потерялись или их украли? Где — в отеле? Кто? Зачем? И что теперь делать?..

Только этого ей и не хватало! Ведь без паспорта, без соответствующих виз они с дочерью не смогут не только продолжить поездку, посетить Марракеш, устроиться там в гостинице, — но и, вообще, не смогут сойти на берег в Марселе, вернуться во Францию!..

Это была сущая беда.

И в этой новой свалившейся на голову беде опять пришел на выручку капитан Морозов.

Вместе с Анной и Тамарой он отправился в префектуру. Он явился туда в военной форме легионера, с револьверной кобурой на поясе, и был в этом виде, как всегда, убедителен.

Он подтвердил там, что документы, черт их возьми, пропали, что да, он сам их видел, в отеле — своими глазами! — а теперь их нет. Вы мне не верите?

Ему нельзя было не поверить.

Префектура согласилась выдать попавшей в беду соотечественнице новый паспорт.

Предложили заполнить анкету. В этой анкете был вопрос: «Ваша фамилия?» Чтобы не усложнять процедуру, чтобы избежать лишней волокиты, Анна вписала туда вместо фамилии Rekemtchuk , которую носила в замужестве, свою девичью фамилию Tchinarova .

Еще в анкете спрашивалось: «Вы замужем? Одиноки? Вдовствуете? Разведены?» Она поставил крест в графе «Разведена».

В своих воспоминаниях, опубликованных еще до того, как в старых бумагах покойной матери вдруг обнаружилось ходатайство о разводе, Тамара написала:

«…Мама никогда не разводилась с отцом, но, быстро всё сообразив, вняв подсказке Морозова, она изменила свой статус одним росчерком пера. Она сделала это без колебаний, а впоследствии объяснила мне, что так было проще, нежели затевать официальный развод во Франции, в католической стране, где вообще не поощряются разводы, и где пришлось бы объяснять причины несовпадением с политическими взглядами мужа. Кроме того, это сэкономило деньги…»

И дальше, будто бы в одночасье повзрослев и прозрев:

«…Она вышла из префектуры разведенной женщиной. А я всё более обретала уверенность в том, что ее красивый легионер был ответственен за эту махинацию. Он был умным, уверенным в себе человеком, вызывающим уважение и даже страх у официальных лиц. Подкупил ли он марокканца, чтобы тот выкрал мамины документы? Ведь ее отказ выйти за него замуж был обусловлен тем, что она несвободна. Мы не исключали такого варианта. Но без этого человека мы бы пропали».

Чем же завершилось сватовство капитана Морозова?

Тогда, в семидесятых, в Тунисе, я не задумывался об этом, поскольку даже представления не имел о страстях, разыгравшихся в Марокко.

Мне вполне хватало тех страстей, о которых я был наслышан с детства.

Слоняясь по крикливым, пестрым базарам Туниса, часами просиживая — единственным зрителем — в пустынных каменных амфитеатрах времен римского владычества, любуясь зеленым прибоем с причалов Бизерты, — я ни на минуту не забывал о том, что именно сюда, на этот берег, ровно полвека назад были выброшены родные мне люди: сестры моей мамы — Анна и Ольга.

Они бежали из Крыма на кораблях Русской эскадры. Бежали от массовых расстрелов офицерского сословия, от чекистских застенков, от тюрем, от каторги, от лагерей, подобных тем, каких я навидался поздней в Большеземельской тундре и в которые едва не угодил сам — за отца, за тех же беглых теток…

Но и здесь, на африканском берегу, в Бизерте, их ждали подобия тех же концентрационных лагерей — разве что не под соснами, а под пальмами.

Не только береговые форты, но и сами корабли, на которых они приплыли сюда, сделались пленом, узилищем, плавучими тюремными бараками. Их стерегли часовые, которые сами же были заключенными. Они спали в трюмах вповалку, впритирку — морские офицеры, их жены, их дети, их денщики. Подыхали в карантинах от брюшного тифа, от бубонной чумы, от голода. А тех, кому разрешалось сойти на берег в поисках работы, куска хлеба — тех на берегу встречали злые глаза таких же отчаявшихся смуглолицых людей, безработных, нищих…

Я уже писал о том, что моим теткам в Тунисе повезло больше других.

Будучи опытными медицинскими сестрами, они нашли работу в городском госпитале. Красавица Анна привлекла к себе благосклонное внимание видного французского чиновника, который вскоре был назначен губернатором Мадагаскара. Она вышла за него замуж, сделалась мадам Буляр . Сестра Ольга, как всегда, была рядом с нею. С нею же был сын — Алеша Гавловский, мой двоюродный брат, которого я никогда в жизни не видел, как, впрочем, и самих теток.