Александр Рекемчук - Мамонты

Но ведь Гавловский — это фамилия первого мужа Аси, морского офицера. Куда же подевался он?..

Моя мама рассказывала, что он умер на корабле, в плаваньи. Говорила об этом неуверенно и неохотно: ведь жизнь уже научила ее не больно-то распространяться, даже дома, о заморской родне.

Но и после ее кончины, когда на недолгий срок у меня завязалась личная переписка со старшей из сестер, Ольгой Андреевной — увы, недолгая, — я, из деликатности, всё откладывал наиболее щепетильные вопросы.

А потом не стало ни Ольги, ни Анны, ни даже Алеши.

В2003-м году, на книжной ярмарке в Доме художника, что у Крымского моста, я купил только что вышедший из печати «Бизертинский морской сборник» — избранные страницы летописей, которые в самом начале двадцатых вели русские моряки, волей судеб оказавшиеся на чужбине.

Воспоминания, документы, списки, рапорты…

Я не чаял найти в этой книге родные имена, поскольку уже знал из предисловий, что в ней зафиксированы лишь фамилии офицеров списочного состава, бывших на кораблях, что в списках нет женщин, кроме женщин — военных врачей, которые в те времена были крайне редки, а мои тетки были всего лишь сестрами милосердия.

Но читал внимательно, цепко, раз за разом, уповая на неожиданность, на удачу.

И мое усердие было вознаграждено.

В «Списке строевым чинам Русской эскадры, прибывшим в город Бизерту (к 25/111 1921 г.)» увидел перечень:

МИЧМАНЫ

…Васильев Сергей

Веденяпинский Владимир

Ворожейкин Сергей

Вырнов Василий

Гавловский Николай…

Тут не могло быть сомнений: это он, муж Аси, отец Алеши.

То есть, он прибыл в Бизерту вместе со всеми, на кораблях Русской эскадры, которая стала на якорь в этом тунисском порту в декабре 1920 года. И, спустя несколько месяцев, оставался в строю, вместе со всеми — как штык.

Значит, версия о том, что он умер во время плаванья, отпадала.

Но, может быть, это случилось позже, когда корабли уже стояли на приколе, а в их кубриках, в их трюмах пошли гулять смертельные поветрия, что почти неизбежно при таком скоплении людей в чудовищных антисанитарных условиях?

В той же книге нашел «Список умерших русских, прибывших в Бизерту на Русской эскадре и на госпитальном судне „Цесаревич Георгий“».

Десятки имен и фамилий… полковник, поручик, штабс-капитан, солдат, матрос, кадет… жена мичмана, новорожденный ребенок, мертворожденный ребенок… даты с примечаниями: умер в пути, умер в госпитале, умер в лагере Айн-Драгам… диагнозы: брюшной тиф, чума бубонная, паралич, отравление газами в цистерне подводной лодки, самоубийство, несчастный случай во время шторма, самоубийство…

Но в этом скорбном списке, слава богу, не было мичмана Николая Гавловского.

Зато в другом списке я обнаружил похожую либо искаженную писарем фамилию с тем же именем: Гавлицкий Николай, поручик…

Что же это за список? Он назывался: «Список чинов флота, находящихся в пределах Королевства СХС (сербов, хорватов, словенцев)» и был составлен по сведениям, поступившим к 1 апреля 1921 года.

Список обширен — сотни фамилий, от адмиралов до подпоручиков.

Именно в это время генерал Врангель, обосновавшийся после ухода из Крыма в сербском городке Сремске Карловице, задался целью собрать всех офицеров и солдат, оказавшихся на чужбине, в единую армию, а вокруг армии сплотить политические силы белой эмиграции.

Он был упорен и настойчив в достижении этой цели, и гневался чрезвычайно, когда кто-то со стороны мешал его делу. Так, например, известно, что Врангель распорядился гнать прочь вербовщиков французского Иностранного легиона…

Значит ли это, что мичман Николай Гавловский ушел из Бизерты к Врангелю? Что он сам видоизменил свою фамилию, как это сделают потом, в тридцатых, добровольцы испанских Интербригад? Что он получил новый военный чин? Что он погиб или умер своею смертью уже где-то в Сербии? А если он, вообще, остался жив?..

Следует ли из этого, что моя тетка-красавица Анна вдруг оказалась в том же положении — ни вдовы, ни мужней жены, — что и Анна Чинарова? И вышла замуж снова, с ребенком на руках?..

Ни на один из этих вопросов я не могу ответить. Потому что не знаю, так ли. Потому что не хочу сочинять.

А вам кажется, что это — роман, где я волен делать со своими героями всё, что душе угодно?

Попутно, пробегая взглядом списки в «Бизертинском морском сборнике», я нашел там немало знакомых имен и фамилий, так или иначе связанных с моим повествованием.

Как мираж в пустыне, промелькнули мои давние друзья из Высшего монархического совета — капитан 1-го ранга Константин Карлович Шуберт, капитан 2-го ранга Б. Апрелев — они тоже ушли из Бизерты в Сербию, к Врангелю.

Нашелся тут и капитан Морозов, мой несостоявшийся родственник, его звали Василием.

Знаю, что это очень распространенная русская фамилия и, в сочетании с таким же распространенным русским именем, она встречается очень часто.

Но интуиция подсказывает мне, что это — именно он.

В бизертинских списках оказалось лишь двое Морозовых, Василий и Евгений. И тот, который Евгений — не капитан, а подпоручик. Он, как и многие, отправился в Королевство сербов, хорватов и словенцев.

А капитан Василий Морозов, вместе со своим денщиком Алексеем, не устоял перед посулами вербовщиков французского Иностранного легиона, подался в Марокко воевать с берберами.

Именно там, пребывая на отдыхе в Касабланке, он и повстречался с маленькой балериной по имени Тамара, с ее пухленькой мамой, Анной.

Там и случилась любовь.

«…Благодаря решительному Морозову, — заключает Тамара очередную главу своих воспоминаний, — мы смогли закончить сезон, получить деньги сполна, заручиться официальным документом, паспортом, подтверждающим — кто мы есть. Нам удалось покинуть Касабланку, обретя мудрость и опыт, сохранив целомудрие».

Она еще раз выбежала на сцену, повинуясь рукоплесканиям зала, согнулась в поясном поклоне, повела рукой, коснувшись пола кружевным платочком, — и опять, на пуантах, засеменила к кулисам…

Теперь, вслед за русской пляской, ей предстояло танцевать сен-сансовского «Лебедя», а для этого требовалось сложное переодевание: вместо сарафана — белая пачка, вместо кокошника боярышни — убор из белых перьев, плотно прилегающий к черным волосам, за которые и получила в детстве прозвище Жук.

Переодеваться помогала мама. В минувшие годы, определив дочь в балетную студию, сопровождая ее в концертах и гастролях, она научилась делать это вполне профессионально: без суеты, без лишних слов, в строго заведенном порядке, легко, а главное — надежно.

Не говоря уже о том, что сценические костюмы дочери она шила своими руками.