Татьяна Тэсс - Поступи, как друг

Я честно, в открытую выложила ему все, что о нем думаю. К моему изумлению, он не был обескуражен.

— Ничего, найдем управу в другом месте! Мы еще вернемся к этому вопросу… — сказал он с достоинством.

Через минуту я увидела, как он вошел в лифт. Осанистый, с новым желтым портфелем в руке, он медленно опускался в лифте, словно театральный дух, полный бутафорского величия.

И он действительно вернулся.

Правда, на этот раз совсем в другом обличье. На этот раз он был пожилым человеком, пенсионером. И речь шла не о нем, а о его дочери Нине.

Он прислал конверт, в который были вложены письма. В одном из них отец рассказывал, что Нина, студентка первого курса, влюбилась в молодого военнослужащего. Это ее первая любовь.

Вначале любовь была взаимной, юноша часто бывал в их доме. Потом между влюбленными что-то произошло, юноша перестал приходить и прислал Нине письмо, извещающее о полном разрыве.

В общем, ничего примечательного в этой истории не было, ибо, как известно, юные влюбленные очень часто ссорятся и так же часто мирятся. Примечательными были только прилагаемые письма и комментарии к ним.

Одно письмо, написанное Нине ее избранником, было нежным, полным слов любви. Второе, очевидно в запальчивости разорванное девушкой, состояло из клочков, старательно соединенных и подклеенных ею или отцом на лист бумаги. Оно было написано резко и жестко.

Признаться, оба письма мне не понравились. Но еще больше мне не понравилось письмо, которое написал в редакцию пожилой человек, отец девушки.

По его словам, он обратился ко мне по просьбе дочери. Он требовал, чтобы юноша, разлюбивший его дочь, был наказан, чтобы о его последнем письме был «поставлен в известность» командир части. Как подтверждение чувств юноши к его дочери отец прислал в редакцию его любовную записку, полную ласковых слов. Он не заметил в этой нежной записочке главного: отсутствия подлинного уважения к его дочери. А об этом, казалось, отец должен был призадуматься прежде всего.

И, сознаюсь честно, прочтя эти письма, я тоже не почувствовала к ней уважения.

То, о чем пишут первые стихи или делятся с близкой подругой, она обдуманно, без девичьего смущения вынесла на всеобщий обзор.

Я поняла бы ее, если б она сделала это, чтобы получить совет, которого жаждала ее душа, чтобы поделиться своей болью или своим раздумьем.

Но она хотела только одного: наказать человека, который ее разлюбил, а быть может, и не любил вовсе.

И тут я вспомнила совсем другую историю.

В Одессе, в одной из больниц долгое время работала сестрой-хозяйкой Евгения Михайловна Голоскевич. Отделение, где она работала, славилось своим порядком и чистотой Больничная мебель выглядела так, словно ее только что отполировали. Для опыта сестру-хозяйку изредка переводили в другое отделение, но очень быстро там все кровати, все стулья и умывальники, словно по волшебству, казались только привезенными из магазина, а в палатах зеленели цветы и веяло свежестью.

Евгения Михайловна была человеком немногословным и сдержанным. С нею в доме при больнице жил единственный сын. Вскоре стало известно, что сын Голоскевич решил жениться на своей сверстнице, дочери сестры той же больницы.

Но началась война, и юноша ушел на фронт, оставив в осажденной Одессе мать и невесту.

Горе утраты вошло в дом без стука. Узнав о гибели сына, мать не плакала на людях. Как и раньше, она работала безупречно, была исполнительна и аккуратна, вкладывала в работу всю душу. Только внешность ее изменилась: волосы стали белыми, а лицо почернело от горя.

Она не знала, где похоронен сын.

Было известно лишь место боев. Бои были тяжкими, станция много раз переходила из рук в руки, разрывы бомб и снарядов перепахали землю. Ничего не осталось матери — даже могилки, которую можно было убрать цветами, даже холма земли, к которому можно было прижаться материнским телом, словно оно могло согреть и пробудить мертвого сына.

Но каждый год, когда наступала пора ее отпуска в больнице, мать ехала на ту станцию, где был убит в бою сын.

Она выходила из поезда, шла в пустынное поле, опускалась на колени на сырую землю.

— Слышишь ли ты меня, сыночек? — говорила она, гладила руками траву и землю. — Чуешь ли ты, сынок, как плачет мама твоя?

В поле было тихо, молчали и трава и ветер. И мать вставала со старых, усталых своих колен и шла дальше. И опять опускалась на колени, и гладила землю натруженными руками, и окликала сына в могиле, и рассказывала ему, как тяжко ей жить без него…

Горе матери неутешно. Но время шло, и в молодой душе оно залечило рану.

Невеста сына полюбила другого, вышла за него замуж.

Она сама пришла к матери, чтобы рассказать об этом. Мать долго молчала, смотря на нее. Потом сказала:

— Дай тебе бог, чтобы он любил тебя так, как любил мой сын.

Вряд ли она думала в ту минуту, что повторяет одни из самых глубоких и чистых слов, созданных великим поэтом. В ней говорил голос материнской мудрости, голос материнской любви, давшей ей подлинное величие духа.

Годы шли. У молодой женщины родилась дочь. И Евгения Михайловна Голоскевич, мать ее покойного жениха, с первых дней рождения ребенка взяла на себя заботу о нем.

Она вырастила девочку, как если бы та была ей родной внучкой. Вместо беспощадной, испепеляющей душу обиды или жажды мести она нашла в себе силы понять сердце другого человека.

Для матери эта молодая женщина несла в себе свет любви ее сына. И во имя святости и бессмертия сыновнего чувства к девушке, которая была ему дорога, мать растила чужого ребенка, как если бы в нем жил нетленный отблеск этой любви.

Достойны глубокого уважения люди, душа которых вмещает такую высоту чувств.

Прекрасны и удивительны краски этого города.

Зеленый от молодой листвы, синий от щедрой синевы неба, сиреневый от горных вершин, внезапно и ослепительно открывающихся за поворотом… Вишневые деревья растут в городе вдоль тротуаров, они покрыты легким пухом цветения, и над улицей, смешиваясь с запахом бензина, плывет аромат сада и весны.

Вдруг подул холодный ветер, на вишневый цвет легли ледяные снежинки, и два снежных убранства — добрый снег цветения и грозный покров нежданного позднего снегопада — слились воедино.

Но снова глянуло солнце, горы задымились золотым теплом, и деревья, отряхнув растаявший снег, опять подбавили солнцу свои цветы…

В такой день мы сидели в ординаторской комнате одой из клиник Алма-Аты. Двери в палаты были открыты.

Одних больных только привезли, другие уже оправились после операции. И, как часто бывает в больнице, каждому казалось, что весна и солнце обещают счастье, вновь возвращенную долгую жизнь, которую люди по-другому ценят после болезни…