Виктор Ардов - Этюды к портретам

— Я не позволю! Это мой муж! Отдайте мне его!

Публика смеялась и аплодировала, а под мостки лег

атлет, который и должен был выступать с этим номером.

В оперетте «Екатерина II» автор стихов (псевдоним Ло- ло) сочинил такой припев к куплетам заговорщиков против очередного фаворита императрицы:

Пусть носит башмаки Петра, Пусть носит он носки Петра, Но скипетра, но скипетра Ему не увидать!

У одного из моих знакомых в 27-м году умерла тетка. Мать знакомого, сестра покойной, крайне опечаленная, разговорилась с гробовщиком-частником, к услугам которого они обратились:

— Немало, видно, у цас работы. Много людей умирает?

Гробовщик расправил усы и подтвердил:

— Да, грех жаловаться!

Покойный дирижер В. И. Сук был спрошен о его мнении по поводу вновь учрежденной «музыкальной драмы». Он ответил:

— Когда расходится муж с женой, то это — семейная драма. А когда расходится оркестр с хором, то — музыкальная драма.

В Большом театре один сезон служил тенор Викторов, обладатель большого голоса, но человек, лишенный слуха и никакой артист. Его уволили. При обсуждении состава труппы на следующий сезон кто-то заметил:

— Придется все-таки взять Викторова. Мы не можем обойтись без героического тенора.

Сук сказал:

— К этому героическому тенору возьмите себе героического дирижера, а я с ним работать не буду.

Мосфинотдел в 26-м году запросил Общество драматургов адреса членов О-ва Корленко В. Г. и Толстовского Л. Н. на предмет взыскания с них подоходного налога.

Дом семейства Яковлевых, что на Тверском бульваре, где родился А. И. Герцен, получил название Дома Герцена. Название это преимущественно усвоил ресторан Союза писателей, располагавшийся в подвале Дома.

Некто, не очень сведущий в русской литературе, явившись в ресторан, известный ему как Дом Герцена, был обижен несвежим блюдом.

— Что это вы даете? — сказал некто, отодвигая тарелку. — Разве это можно есть? Зови сюда Герцена!

Литиздат выпустил труд древнегреческого философа Аристотеля «Этика». Обширный комментарий к ней написал профессор Эрнест Радлов. Очевидно, в бухгалтерии издательства произвели обычный расчет и ведомость передали в кассу. Ленинградцу Радлову гонорар был переведен по почте. А деньги, причитавшиеся Аристотелю, были получены сим последним через кассу издательства.

Однажды в платежные часы к окошечку подошел некто и сказал кассиру:

— Для Аристотеля есть что-нибудь?

— По журналам или по книгам? — осведомился кассир.

— По книгам.

Кассир пошелестел ведомостями, нашел нужный лист н

сказал:

— Сумму прописью.

— Ну, безусловно, — отозвался автор, выводя косыми буквами подпись: «АРИСТОТЕЛЬ».

Вернув кассиру ведомость, великий философ не торопясь пересчитал деньги, спрятал пачку в карман и удалился.

Кто был этот знаток бухгалтерских порядков и психологии, установить так и не удалось…

Музыкальный критик Соллертинский сказал о балете «Кавказский пленник»:

— Смотреть бы рад, прислушиваться тошно…

Забавное разночтение старинного романса «Глядя на луч пурпурного заката, стояли вы на берегу Невы»:

— Глядя на луч пурпурного заката, стояли вы на берегу? Не вы?

В 28-м году к тридцатилетию Художественного театра среди прочих подношений был венок от барышников, которые кормятся у кассы театра.

Рассказывают, что В. И. Немирович-Данченко молодому драматургу, жаловавшемуся на отсутствие хороших тем, предложил такую: молодой человек, влюбленный в девушку, после отлучки возобновляет свои ухаживания, но она предпочитает ему другого, куда менее достойного.

— Что же это за сюжет? — покривился драматург. — Пошлость и шаблон.

— Вы находите? — сказал Немирович. — А Грибоедов сделал из этого недурную пьесу. Она называется «Горе от ума».

В тридцатых годах в Москву приехал командированный товарищ из глубокой периферии. Он справил все свои дела в столице, купил все то, что ему нужно было для себя и по просьбе земляков, и на завтра взял билет на поезд — обратно, домой… Ему оставалось только одно: непременно пойти в Большой театр, ибо, если он приедет к себе в город и признается, что не побывал "в Большом, — его станут презирать.

Командированный пошел к началу спектакля на площадь Свердлова и у театра с рук купил чуть не за сто рублей один билет в восьмой ряд партера на предстоящий спектакль. Ему было решительно все равно, что смотреть. Он даже не подозревал, что попадает на премьеру балета Б. Асафьева «Пламя Парижа».

Командированный вошел в театр, разделся и, тщательно осматривая все по пути, прошел в зал и сел в кресло «согласно купленному билету». Рядом с ним сидел В. И. Не- мирович-Данченко. Но с точки зрения нашего героя это был просто старичок с седой бородою.

Командированный внимательно разглядывал люстру, лепные украшения всех ярусов, занавес и прочее… Тут оркестр заиграл увертюру. Командированному музыка понравилась, и он вместе с остальными зрителями похлопал оркестру. Затем раздвинулся занавес. Начался балет. Сперва танцы занимали нашего новичка. Но вскоре ему надоело, что все время танцуют. И он обратился к старичку соседу:

— Папаша, а неужели все так и будут плясать? Никто нам ничего не споет, не расскажет?

Владимир Иванович Немирович-Данченко вежливо ответил:

— Это балет. Здесь только танцуют и никогда не поют и не рассказывают.

Не успел великий режиссер закончить свою фразу, как толпа санкюлотов на сцене запела известную песню французской революции «Са ира!».

Тогда командированный повернулся к Немировичу и спросил:

— Что, папаша, тоже первый раз в театре?..

Московский режиссер И. А. Донатов всю жизнь носил большую бороду, и этот факт послужил основанием для забавного диалога между К. С. Станиславским и В. И. Немировичем-Данченко.

На генеральной репетиции с публикой в Художественном театре оба великих основателя МХАТ а были за своим режиссерским столиком в восьмом ряду. Кончался антракт. Публика рассаживалась по местам. Донатов, проходя, раскланялся с Немировичем. Тогда Станиславский спросил:

— Владимир Иванович, кто этот господин с бородой?

— Это режиссер Донатов, — ответил тот.

— Что за чепуха! — начал было Станиславский. — Разве бывают режиссеры с борода… Хотя… да…

Когда в Художественном театре молодежь показывала свои спектакли старикам, после окончания исполнители обступали корифеев театра, выпытывая их мнение.

Тут В. И. Качалов всегда бывал благодушен.

— Пп-по-моему, вы очень хорошо играете… Мягко так, тонко, — говорит он кому-то из исполнителей.

— А я, Василий Иванович?

— П-по-моему, и вы хорошо.

— А я?

— И вы… т-тонко так… продуманно… И вот вы хорошо играете.