Дмитрий Бавильский - Невозможность путешествий

Собачье дерьмо

Спичечные коробки

Запахи качественной еды

Многоэтажный, чистый Чайна-таун

Мидии

Пирсинг

Мансарды

Плетеные стулья

Узкие скамейки на бульварах

Сами бульвары: Писарро, импрессионизм

Цельнометаллические башни Дефанса

Вялое сопротивление Голливуду

Экскурсионные автобусы

Холмы и возвышенности

Яркая «наружка» (реклама) в метро, в городе

Контора Аэрофлота в самом начале Елисейских полей

Китайская лапша

Вечная зелень

Дымоходы

Поп-арт

Фрики

Голос Джо Дассена

Места боевой мушкетерской славы

Кальвадос из фляжки (так и не попробовали)

Книжный магазин, где продаются книги Жюль Верна. Только

Сталактит Дебюффе, мелькнувший в арке официального учреждения

Джазовое радио

Месячник фотографии (большие, стильные афиши по всему городу)

Брусчатка

Гурманы

Кафе комиксов

Вирджиния Вулф

Курносые курсистки

Станция метро «Лувр-Риволи» с выставленными копиями экспонатов

Вид из окна, на другое окно. Решетка вместо балкона

Альбомы черно-белых фотографий с видами города

Магазин, торгующий только игрушечными медвежатами

Государство в государстве: квартал Муффтар

Ночная жизнь на Елисейских полях

Карусель на площади Согласия

Вода со льдом, поданная к капучино

Наружка: выставка «Париж-Барселона»; титькастая мулатка; барышня, тонущая в чашке кофе; манекенщицы с непропорционально длинными ногами

Модернизированные электрички, встречающиеся только на линии, идущей в Дефанс

Перспективы и перпендикуляры, отсутствие параллелей, перепады уровней

Аутентичные ландшафты (Марэ, Вогезы)

Рафаэль и тишина в Люксембургском саду

Индусы, торгующие жареными каштанами

Хемингуэй без бороды в кафе где-то на Монпарнасе

Самый грязный Макдоналдс в мире на Пляс Пигаль

Норы метро, упакованные в ар-нуво

Соотечественники возле «Тати»

Девушки. Девушки

Телефонные кабинки с туго открывающимися дверями

Могила Кортасара с кокетливой завитушкой

Листочек со стихами на могиле Бодлера

Скромное надгробье Беккета

У путешествия обязательно должна быть цель, иначе оно может не состояться. Если галочки не расставлены и, главное, не зафиксированы для отчетности, считай, пропало послевкусие. Считай, что его, путешествия, вроде как бы и не было.

Каждый август наш Андрей снимает дом в том или ином районе Франции, приглашая друзей присоединиться. В этом году выпала Бургундия, поселились в старом доме у голландской пары — высокого блондинистого хозяина и его маленькой кругленькой жены. Личный их парк со стриженой лужайкой выходил на недвижно стоящую воду, «шлюз мертвой воды», как объяснял указатель.

Идея найти шато, где Балтюс кровосмесительно укрылся со своей молодой племянницей, пришла случайно. Мы сидели под высоким, кудрявым деревом и пили вино, странно трезвея. Или, напротив, странно пьянея, ибо вино входило в кровь, подменяло ее, меняя угол зрения.

— Алкоголь нужно употреблять там, где он произведен, только тогда он помогает раствориться в пейзаже и почувствовать себя его частью, — говорил бритый Могутов, и все соглашались.

В конечном счете договорились, что текилу нужно пить только в Мексике, водку в России, в Аквитании бордо, а в Бургундии нужно пить бургундское. И снова замолчали, наблюдая, как в шлюзе мертвой воды ничего не колышется. Тени начали удлиняться, когда Анна Иоанновна Гущина вспомнила о Балтюсе.

(Вообще-то подругу Андрея, уроженку этих мест, зовут иначе, как и положено француженке, на французский манер, однако мы полностью русифицировали ее ФИО, а она и не думала сопротивляться.)

Она и доложила нам, что есть где-то тут шато, в котором самый известный лолитянин годами рисовал своих лунатичных Лолит… Можно найти этот дом, если хорошо пошукать по окрестностям.

Выехали засветло. Я предвкушал роскошные снимки. Шато Балтюса — эксклюзив! Особенно воодушевился Андрей, прочитал нам о Балтюсе целую лекцию (он, кажется, знает все на свете).

Вообще-то, фамилия у Балтюса — Клоссовски, брат, ставший известным философом, ее оставил, а художник взял псевдоним. Мать у Балтюса была та еще профура, сошлась с Рильке, который и воспитывал младенчиков.

— Рильке учил маленького, совсем еще несмышленого Балтюса, — горячо говорил Андрей, вглядываясь в пролетающие мимо виноградники, — что в каждой картине обязательно должна быть трещина, сквозь которую сочится свет…

Анна Иоанновна, сидевшая за рулем, вспоминала, что однажды они вот так же кучей завалились посмотреть балтюсовское логово, и к ним вышла какая-то растрепанная женщина в старом халате. Что это означало, никто не понял, но все завидовали Анне Иоанновне, которой удалось непосредственно прикоснуться к чуду.

Плутая по дорогам безмятежнее шлюза мертвой воды, заехали в пару мест, но Балтюсом там и не пахло. Зато пахло жимолостью и фиалками, мелькали замки на холмах, правильная геометрия черепичных крыш объясняла, почему вирус кубизма был подхвачен Сезанном именно здесь. Ведь Андрей вспомнил, что и Сезанн какое-то время был связан с этими местами… может быть, лучше нам было отыскать следы пребывания здесь Сезанна?

…Дома у меня осталась тяжесть нерешенного решения: перед самым отлетом во Францию мне предложили работу в Москве, менявшую всю мою жизнь. Нужно было решаться на переезд. Любовь моя тогдашняя, единственная и неповторимая, хрупкая и невесомая, огонь моих чресел, много младше меня, мотала мне нервы уже не первый год, во Францию мы должны были лететь вместе, но перед самым отъездом она резко изменила решение и умотала в Турцию с моим лучшим другом…

Мотаясь по бургундским закоулкам, все время напряженно взвешивал и все никак не мог решиться — переезжать из родного города в столицу или нет? Если не сейчас, то когда? Спрашивал совета у Могутова, Могутов молча разливал бургундское по бокалам, и вино было похоже на воздух, а воздух — на вино…

Когда ты молод и безмятежен, жизнь мчит скоростным шоссе, не встречая препятствий, кажется, что всю жизнь вот так ты и будешь мчать навстречу удаче, не очень-то озадачиваясь оттенками.

Ну, какая, в самом деле, для логики приключения разница, родина или столица, Балтюс или Сезанн? Сезанн еще покруче будет. Хотя, если честно, поскучнее — у Балтюса легенда красивее.

Так и не найдя легендарное шато, заночевали в средневековом Корбеньи. Вечером он казался вымершим, а проснулись от сильного шума за окном. Угодили на ежегодную сельскохозяйственную ярмарку.

Белые коровы стояли в загонах едва ли не на центральной площади, а средневековые улочки-кинжалы оказались заваленными всякой мелочевкой, став на сутки бесконечным блошиным рынком. Народ приценивался к грошовому антиквариату, возле коров отчаянно жестикулировали мужички с мясистыми красными носами.