Дмитрий Бавильский - Невозможность путешествий

Прикупили потрохов и поехали дальше, сквозь бесконечные виноградники и ярко-лоскутные поля, на которых, подобно игральным костям, возлежали белые бургундские коровы.

К голландцам вернулись вечером. Путешествие постоянно ветвилось, ибо заглянув в бедекер, Андрей объявлял об очередном чуде света, находящемся поблизости. Я доставал фотоаппарат, мы снимали какие-то средневековые готические «кости», обглоданные временем, ветром и солнцем; ехали дальше.

Но, честно говоря, древности особого впечатления не производили, даже мощный, изъеденный коростой скульптур собор с мощами Марии Магдалины, откуда, по уверению Анны Иоанновны, начался второй крестовый поход. Внутри собора было пусто и тихо, лиса и лев на фризе боролись в челноке, «паутины каменела шаль»… Мы говорили почти шепотом, хотя кроме нас никого здесь не было. Мощеная дорога кошкой выгибала спину. Андрей пародировал экскурсоводов.

— Посмотрите направо, в этом доме умер Ромен Роллан, посмотрите налево — доска указывает на то, что здесь жил Жорж Батай…

Я менял в фотоаппарате одну пленку за другой, снимая снова и снова выбеленные готические камни, все, что попадалось на глаза. Дом Батая и последнее пристанище Роллана. Сонных и ленивых котов у лавок — и сами лавки с сырами и раблезианскими колбасами. Коров, жующих пространство. Бузину у дороги. Холмы и рассудочные пропасти между ними. Плющ. Мельницу за шлюзом. Дорожные указатели. Подсолнухи. Целые поля подсолнухов. Велосипедистов. Крупно: чашку чая с лимонными корками. Выразительный череп Могутова. Прищур Андрея. Улыбку Анны.

Всю дорогу домой обсуждали аутентичность местной кухни, новоявленные французы, происходящие из Купавны и из Уфы, хмыкали и перемигивались, утверждая, что Бургундию можно окончательно понять, лишь отведав будан или, на худой конец, будайет.

И вот Могутов вынес очередную бутыль бургундского, а Андрей с Анной пошли готовить потроха. Для верности решили приготовить оба блюда, многозначительно предупредив, что этот коронный кулинарный номер вообще-то не для каждого.

Отчего — я понял чуть позже, когда вонь привокзального сортира заполнила не только чистенький голландский дом, но и сад. Запах кровяной колбасы и потрохов, запеченных в коровьих кишках, способен поднять мертвых из средневековых могил.

Однако когда сковороду торжественно вынесли на свежий воздух и разделили на порции, оказалось, что вкуснее ничего и придумать нельзя. Если, конечно, зажать нос пальцами и вкушать будан с будайетом одним лишь ртом.

Сочные, сочащиеся соком, хрустящие внутренности, без каких бы то ни было приправ, переливались во рту сложной гаммой оттенков, а запитые вином словно бы раскрывали бутоны дополнительного вкуса.

На «привокзальные запахи» пришли хозяева. О Балтюсе, разумеется, они и слышать не слышали, зато рассказали, что система шлюзов тянется сюда от самого Парижа. (— Кажется, я понял, почему они купили дом именно здесь — на равнине у самой воды, — сказал бритый Могутов, — этот плоский пейзаж напоминает им о родине.)

— Конечно, ты должен принять предложение и переехать в Москву, ну что тебе делать на Урале, — сказал Андрей, — ведь ты уже давно перерос свой город.

Собственно, я думал точно так же, но все никак не мог решиться. Хотя, конечно, приятно, когда тебе говорят, что ты перерос то, что больше тебя, — родной город.

— Давайте я сфотографирую Могутова с голландцами, — предложил я.

— Света не хватит, — предположил Андрей, — смотри, темнеет.

И все посмотрели вдаль. В шлюзе стояла мертвая вода, вдоль шлюза тянулась кленовая аллея, за ней начинались сгущаться сумерки.

— И все-таки попробую, — выпив бургундского, я стал упрямым, как местная корова.

Пленку я проявлю позже, вернувшись в Москву. Кадр действительно не получится: в нем будет слишком мало света.

На следующий день надо было возвращаться в Париж, Анна Иоанновна решила довезти нас до вокзала кружной дорогой. Подкрепившись сырами и ветчиной, тронулись. Жаль, конечно, что с Балтюсом не получилось, но и так впечатлений — выше крыши, один будайет чего стоит, один Батай, не говоря уже о костяной руке Марии Магдалины и куче отснятых пленок в сумке.

Внезапно на развилке Гущина тормознулась и, не снимая рук с руля, стала вглядываться в лобовое стекло. На лбу ее ожили выразительные морщины.

— Это где-то здесь, — продолжала она вглядываться в холмы и поля, раскинувшиеся на холмах, — кажется, я узнаю дорогу…

— Что? Что именно? — переполошились мы с Могутовым на заднем сиденье.

— Балтюс, — догадался Андрей. — Отлично. Ничего, уедете на следующей электричке.

Четверть часа блуждали, потом еще и еще, пока Анна Иоанновна не начала наливаться уверенностью.

— Это где-то здесь, здесь…

Наконец дорога закончилась, мы споткнулись о тупик, окруженный забором, за ним был запущенный дом. Ворота заперты на цепь, но забор покосился в разные стороны, сквозь большие щели виднелась заросшая лужайка и почему-то остов старого автомобиля в стороне, обветшалое крыльцо с облезлыми перилами. Шато казалось пустым, мертвым, очень романтичным. Дух перехватывало от причастности к истории и подглядывания за частной жизнью. Хотя ничего существенного не происходило — ну дом и дом. Старый, заброшенный. Видавший виды. Видавший босые ступни моделей Балтюса, его азиатку…

Многоопытный репортер, я полез в сумку за фотоаппаратом, предвкушая победу, бонус. Но кнопка категорически отказывалась нажиматься — так бывает всегда, когда пленка заканчивается и колесико перемотки перестает вращаться.

Вожделение мое оказалось неудовлетворенным, ибо нет снимка — нет послевкусия.

Или все-таки оно было?

…Вернувшись в Москву, я попросил у нового начальства пару дней для того, чтобы смотаться на Урал забрать вещи.

И перебрался на новое место.

Белые коровы

Клены вдоль канала

Бузина вдоль изгороди

Неспелая ежевика

Вихрастые, стремительные виноградники

Рено Эспас

Анна Иоанновна и ее дети — Франсуа, Роза и Вероника со своим «до-до»

Детские кассеты в автомобиле и тарелочка с чипсами, которые ест Вероника

Брусчатка в городках

Шлюзы

Средневековая кладка стен

Медленно разрушающийся (стирающийся) готический песчаник

Пустые города (городки)

Пустые церкви, булочные и продуктовые лавки

Табло с бегущей строкой в центре Корбиньи

Фестиваль альтернативной музыки, проходящий в полях

Балтюс

Нега

Млечный путь

Ленивые, обездвиженные коты

Ортодоксальный католицизм

Отдаленный шум проехавшей машины — и снова тишина

Ночное мычание белых коров, жующих пространство