Брассай - Разговоры с Пикассо

История позабавила Пикассо, он сказал мне:

– Когда вы рассказываете разные штуки, то становитесь ужасно похожи на Маноло…

Я ухожу. Уже не в первый раз он сравнивает меня с Маноло. Когда мы только познакомились, он сказал: «Вы напоминаете мне Маноло…» Так кто же это такой? «Тайну Маноло» я пытаюсь раскрыть уже давно… Вот что сказал мне как-то один испанский художник:

– Маноло? Вы хотите сказать, Маноло Уг? Согласно легенде, он был генеральским сыном, но примерно с той же степенью достоверности, как и утверждение, что отцом Аполлинера был кардинал… Во всяком случае, в самом Маноло ничего от военного не было. Ребенком он слонялся по Барселоне в стоптанных башмаках в компании всякой шпаны… Потом его забрали в армию и выдали ему лошадь, упряжь, оружие. И вот однажды ночью – прощай, Испания! Он перешел через Пиренеи с оружием и багажом, во Франции продал и лошадь, и упряжь, и оружие и на эти деньги купил билет до Парижа…

Скульптор Жан Осуф, друг Маноло, который жил с ним в Сере, рассказывал:

– Маноло любили все… Он был очень остроумный парень, большой шутник, и за это ему прощалось все… Он делал людям пакости с таким изяществом, что никому и в голову не приходило на него сердиться… Когда я с ним познакомился, он уже остепенился, но дурачить людей не перестал – это было сильнее его… От остроумного словца он не отказался бы ни за что на свете, даже если при этом рисковал обидеть своих лучших друзей… Сколько историй я мог бы вам рассказать… Однажды вечером, в Сере, оркестр давал концерт на открытом воздухе. У одного мужика, сидевшего впереди Маноло, – местного мясника – были огромные, оттопыренные уши… Маноло наклонился к его соседу и, указав на уши, сказал: «Я совершенно ничего не слышу. Этот тип своими ослиными ушами поглощает все звуки…» Сосед поверил. На следующий день он явился к Маноло: «Слушай, я всю ночь думал над тем, что ты мне сказал… Недурно ты меня провел! История твоя – дурацкая! Спрятать музыку в ушах невозможно, как невозможно накрыть шляпой спектакль на сцене… Даже если она большая».

Морис Рейналь попросил меня сходить с ним на Монмартр и сделать несколько фототографий «святых» для кубистов мест. Он собирается прочесть там лекцию, и у него будет проектор. После обеда мы карабкаемся на Холм по крутому склону улицы Лепик, забитой народом и пропахшей едой. На углу улицы Габриэль Морис Рейналь указывает мне на № 49, где на самом верху притулилась мастерская:

– Первая парижская мастерская Пикассо! Это здесь он написал «Похороны Касагемаса». А вы знаете, что, приехав из Барселоны, Пикассо собирался поселиться на Монпарнасе, а не на холме Монмартр? Он уже договорился о найме мастерской на улице Кампань-Премьер, но тут один каталонский художник, который собирался вернуться в Испанию, предложил ему свою, вот эту. Не случись этой встречи, колыбелью кубизма стал бы Монпарнас, а вовсе не Монмартр…

Мы подходим к маленькой, заросшей деревьями площади возле улицы Равиньян – теперь она называется площадь Эмиль-Гудо. Причудливое строение Бато-Лавуар еще цело… Рейналь рассказывает, что раньше оно называлось «Охотничьим домиком»… Внешне здание не изменилось: прогнившие жалюзи все так же опущены. Два выходящих на площадь окна слева от входа, объясняет Рейналь, это бывшая мастерская Хуана Гриса… Мы заходим внутрь здания: коридоры и мастерские отремонтированы. Рейналь припоминает интересные детали: кроватная сетка, стоявшая прямо на полу, складной круглый столик, платяной шкаф из белого дерева, принадлежавший Пикассо, и его мольберт, шаткий и скрипучий, который он тем не менее взял с собой на улицу Гранд-Огюстен. Рейналь рассказывает, как Пикассо с Фернандой переезжали из Бато-Лавуар в другую мастерскую – № 11 по бульвару Клиши, рядом с площадью Пигаль.

МОРИС РЕЙНАЛЬ. Я им помогал… Это было грандиозное событие! Впервые Пикассо поселился в Париже в «буржуазном» районе… Мастерская находилась в северной части города, она была просторная, хорошо проветривалась. Квартира оказалась солнечная, окнами выходившая на зеленый проспект Фрошо. Все здание принадлежало одному министру… Да, его звали Делькассе! И сам он здесь жил. Кроме полотен, перевозить было практически нечего… Жалкой мебелишки, которую мы притащили, едва хватило бы, чтобы обставить комнату горничной…

Мы поднимаемся к площади Тертр. Рейналь внимательно осматривается: ищет кафе, бары, бистро и кабаре, оставшиеся от прежних времен. Мы разглядываем деревенский дом № 12 по улице Корто, еще одно памятное место эпохи кубизма, где долго жили Пьер Реверди, Утер, Сюзанна Валадон, Утрилло, Ван Гог, Эмиль Бернар, друг Сезанна и Гогена. И Пикассо, примерно в 1908 году, снял на этой же улице мастерскую в глубине сада, чтобы было где писать большие полотна.

В одном из бистро мы заказываем виноградных улиток. Я расспрашиваю Рейналя о Маноло.

МОРИС РЕЙНАЛЬ. Я был очень привязан к этому человеку, а Пикассо его обожал… Для Маноло, который старше его на десять лет, молодой Руис навсегда остался «малышом Пабло». Именно он, Маноло, все про него понял… И Пикассо прислушивался к нему как ни к кому другому… Думаю, что Уг был единственным существом, от кого он терпеливо сносил насмешки и критику, кому позволял спорить с собой…

БРАССАЙ. Мне много рассказывали о его сомнительных проделках. Разве он не мог жить, продавая свои скульптуры?

МОРИС РЕЙНАЛЬ. У него были большие способности, но он разбазарил их попусту… Слишком возбудимый, беспечный в отношении своего будущего и своего успеха, Маноло был не способен к упорной, постоянной работе… Он предпочитал жить случайными заработками, не гнушаясь и мелким мошенничеством… Однажды он украл единственные брюки у поэта Макса Жакоба, улучив момент, когда тот лежал в постели… Но через несколько часов принес их обратно. И вовсе не потому, что у него внезапно проснулась совесть, как подумал владелец штанов: просто ни один из старьевщиков не принял у него столь изношенную вещь… Таким же образом он однажды «позаимствовал» фрак у Леон-Поля Фарга, и на сей раз – навсегда… А когда его большой друг, скульптор Пако Дурио, по неосторожности пустил его в свою квартиру, то, вернувшись из Испании, он не нашел там ничего, кроме голых стен… Маноло продал Воллару великолепную коллекцию картин Гогена, принадлежавшую его другу… «Мне нечего было жрать, – простодушно объяснял он ему, – и выбор у меня был невелик: или моя голодная смерть, или твой Гоген. Я предпочел твоего Гогена…» К счастью, Воллар заподозрил, что дело нечисто, и вернул картины… Маноло был также большой любитель устраивать «лотереи». Ставкой в них объявлялся «большой лот» – какой-нибудь бюст или скульптура… Билеты продавались, но день розыгрыша так и не наступал, потому что за это время он успевал благополучно сплавить пресловутый «лот». Зачастую все лотерейные билеты имели один и тот же номер. «У меня слишком доброе сердце, – говорил он в таких случаях, – я не хочу никого обижать». Я испытывал к нему слабость… Даже повез его в воинскую часть, где мне довелось служить, – в Туле, недалеко от Нанси… Странная идея, не правда ли, отбывать воинскую повинность в компании «дезертира»? Но он такой компанейский парень! Представьте при этом, что человек, который вел столь бурную жизнь, сам был воплощенная воздержанность. Он не пил вообще. В своем маленьком домике на улице Ренн я однажды собрал друзей на жареную утку, подстреленную на охоте. К полуночи все были уже хороши… кроме Маноло. Своей трезвой физиономией он портил нам праздник. В конце концов совершенно пьяный Альфред Жарри возмутился: «Вали отсюда! Катись! Или я сверну тебе шею…» Маноло не тронулся с места. Мы начали хохотать. Тогда Жарри вытащил из кармана свой ржавый револьвер и дважды выстрелил в Маноло. Но, к счастью, промахнулся. До смерти испугавшись, стрелок кубарем скатился с лестницы и удрал…