Андрей Смирнов - Лопухи и лебеда

– Да не тот совсем, а вон за им! Сказала ж, обросши который!

Боец вертит головой по сторонам, берет за плечо Лебеду.

– Он, как есть, энтот! Самый он!

Потревоженные криком заложники поднимают головы.

– И вовсе энто не ейный мужик, а Трынкин, – говорит Игнаха в толпе.

Оперативник прислушивается. Увидев Варвару, Лебеда остановился в недоумении.

– Это твой мужик?

Все смотрят на нее, слова застревают у Варвары в глотке.

– Ты не мути, а говори толком! – Охранник плюнул с досады. – Который твой?

– Да нету у ей мужука, сгинул давно… Бобылка она, – утирая слезы, с раздражением вмешивается Клашка Лобаниха.

– Сука бесстыжая, анчутка рогастая! Люди добрые, энто ж мой мужик! – Взъерошенная, с красным потным лицом, Трынка, отшвыривая соседей, рвется к Варваре.

– А ты чего молчишь как пень? – вскинулся боец на Лебеду.

Мгновение они смотрят друг на друга, Лебеда на Варвару, она на него. Он усмехнулся и, отстранив конвоира, побрел обратно к ограде.

У стола перед чекистом мнется приземистый, заросший волосами мужик.

– Чуканов Степан? Тот самый? Из злостных?

– Он и есть, – подтверждает Гришка. – Степан Васильев Чуканов, Ельменев братан…

Оперативник подвел Варвару к столу.

– С этой придется разбираться…

– Омманули! Отпущать сулили! – вскрикивает Варвара.

– Да погоди ты… – Чекист с интересом оглядывает косматого мужика, делает пометку в бумаге. – В Шереметьевке? У Селянского воевал?

– Я ж сам пришел… – понуро бормочет мужик. – Обещалися семью отпущать…

Варвара взвыла – это Трынка, просочившись через оцепление, опрокинула ее на чекиста, свалила его со стула вместе с бумагами. Варвара рвалась и вопила, но ничего не могла поделать – голова ее, крепко схваченная, с глухим стуком колотилась о дубовую крышку стола.

– Ах ты, лоханка козья! – хрипела Трынка в то время, как красноармейцы с руганью разнимали их. – Я ж те сиськи пообрываю!

– Прекратить безобразие!

Наконец порядок восстановлен, Трынку утащили, Варвара, растрепанная и помятая, оправляется.

– Стоять тихо! – рявкнул на нее чекист. – Невозможно работать…

Косматый мужик прячет усмешку.

– Значит, у Селянского воевал? Где оружие? Почему не сдал?

– Дак нету, обрез был, да разорвало. Два пальца вон покалечила. Семья-то невиноватая…

– Все вы одним миром… пока за глотку не взяли, – цедит чекист и широким жестом делает знак Гришке: – Отпусти…

Гришка идет к телегам и выводит из-за оцепления бабу лет сорока, еще моложавую и крепкую, и другую, тоненькую, совсем девочку, с тремя малыми детьми. Они уходят, оглядываясь, не спуская глаз с мужика, которого уводит кон– воир.

– При проверке сведения не подтвердились, – докладывает оперативник в очках. – Заложник оказался мужем другой бабы, той, что дралась…

Чекист усмехается, устало проводит ладонью по лицу:

– За кого они нас тут держат?

– Отпущать обещалися… – тупо повторяет Варвара. – Бог накажеть…

– Укрывательство бандита – раз, попытка обмануть органы ВЧК – два. Будем выселять…

– Товарищ начособ! – говорит запыхавшийся вохровец. – Бандит ейный, что давеча с хутора привезли, кровища с его хлещеть! Ступай сама с им колупайся… Народ сажать некуды, всех распужал!

Арестованные мужики и конвой теснились у телеги, одни – отворачиваясь, другие – с равнодушным любопытством глядя на корчившегося Малафея.

Он захлебывался кровью. Варвара приподняла его за плечи и держала голову на весу. Покрывая шум, доносился от стола низкий голос бритоголового командира:

– …Советская власть неоднократно призывала вас образумиться. Настало время расплаты. Ваша волость заносится на черную доску как гнездо бандитов и предателей трудового народа. За пролитую кровь народную, за всю каинову проклятую работу бандитов ответите вы…

Она вытянула из-под Малафея набухшую кровью шинель и, скатав валиком, подсунула ему под затылок. Оторвала лоскут рубахи, намочила, стала умывать. Выступил заострившийся нос на бескровном лице, скулы, обтянутые синеватой кожей.

– Доходит… – сказал кто-то.

Тень улыбки скользнула по серым губам, он открыл мутные, обессиленные болью глаза.

– Погоди… – прошептал он, – ишо им сопли-то утрем…

Она ощутила слабое пожатие его пальцев.

– Варькя… родная моя баба…

Взвод в строю, печатая шаг, двинулся к церкви. У паперти охрана поднимала заложников.

Варвара высвободила руку и скрылась в толпе.

Лебеда сворачивал самокрутку, когда прозвучала команда:

– А ну, встали и пошли! Живей, живей шевелися!..

– Угости, братец, табачкём. – Мужик в распоясанной гимнастерке старательно обтер пятерни о штаны.

Лебеда протянул ему кисет. Он учтиво запустил туда три пальца, добыл газетку из кармана и ловко слепил козью ножку.

– Служивый, огоньку дай, – обратился он к красноармейцу.

– Идти пора, не слыхал?

– Авось не опоздаем…

Прикурил сам, прихлопнул вспыхнувшую бумагу, дал прикурить Лебеде.

У Клашки подкашивались ноги, она судорожно всхлипывала. Ельмень взял под руку священника.

– Куды ведут?

– Убивать, батюшка…

Отец Еремей приостановился.

– Чада, возрадуемся! – Голос его дрогнул, он неспешно перекрестился. – Смерть принимаем во имя Господне…

Он шагнул вперед и затянул дребезжащим фальцетом:

– Христос воскресе из мертвых…

В толпе несколько голосов несмело подхватили:

– Смертию смерть поправ…

Варвара лихорадочно протискивалась вперед. Из-за спин было видно, как конвоиры расставляют заложников, как замер на месте взвод и разом опустил винтовки к ноге.

Лобан поддерживал Клашку, обхватив ее за плечи, и трясущимися губами подпевал. Лицо ее вспухло от слез, но мелодию она вела уверенно, как в церкви, и крепнущий хор послушно шел за ней.

– И сущим во гробех живот даровав…

Священник с умилением поворачивал голову на Клашкин грудной голос.

Цигарка Лебеды погасла, он пососал ее и бросил с досадой:

– Э-эх…

Мужик в распоясанной гимнастерке покосился на него с усмешкой и, кивнув ему, сунул свою козью ножку соседу.

Лебеда переводил взгляд с бойцов, поднимавших винтовки, на окурок, плывший к нему из рук в руки.

В тишине, нависшей над площадью, негромко и чисто лился пасхальный тропарь:

– Христос воскресе из мертвых…

Ельмень протянул окурок Лебеде. Он жадно затянулся раз, другой и с наслаждением выдохнул длинную струю дыма. Глаза его затуманились, разгладилось лицо.

Варвара не слышала выстрелов. Стволы коротко блеснули огнем, и ей показалось, что это она вздрогнула и стала валиться на бок, что это ее босые желтые ступни неуклюже взлетели кверху и медленно падали вместе с оседающей пылью и осколками штукатурки.