Гарри Беар - Странный дом, Нимфетки и другие истории (сборник)

Их юность проходила разновременно. Пока Музыкантик в тяжелых кирзовых сапогах два года топтал землю родной Отчизны, Сказочник умственно рос в Билибинском университете. И там он был почти на первых ролях, разнообразя скучные зубрежки и чудные ночные чтения произведений наших и зарубежных классиков походами «по пиву» и дружескими студенческими попойками, устраиваемыми чуть ли не через день.

Музыкант попал в строй-роту на какую-то отделенную «точку» в Бурятии. Армия тяготила его, служил он крайне неохотно. По целым дням Музыкант уныло копал лопатой (главным боевым оружием) какие-то никому не нужные рвы и окопы, выполнял бессмысленные указания глуповатых командиров, отжимался и подтягивался. Приходя в казарму, Музыкант, усталый и внутренне опустошенный, даже и не пытался брать в огрубевшие руки расстроенную гитару с непристойными наклейками на корпусе, которая неизменно присутствовала в месте солдатского отдыха. С сослуживцами он общался мало, перед «дедами» не выслуживался, но и за себя умел при случае постоять. Но «брызнул свет – и мрак исчезнул» . В захудалой армейской библиотеке Музыкант раскопал новенький, по-видимому, ни разу не раскрытый до этого экземпляр «Евгения Онегина». Музыкантик смутно помнил что-то отрывочное из этого романа Пушкина, бегло прочитанного в детские годы и отчасти усвоенного в рамках школьной программы. То, что понял он, заново открыв Пушкина, потрясло и очаровало его.

Несколько дней Музыкантик ходил, как ошпаренный, на работе что-то бессмысленно бормотал, припоминая волшебные строчки. Другие солдаты-одногодки косились на него с недоумением; и раньше-то не особо разговорчивый Музыкант, после чтения «Онегина», вовсе ушел в себя. Сержант-дед, не выдержав как-то длительной паузы между вопросом и предполагаемым ответом Музыканта, ткнул его кулаком в нос и посоветовал обратиться к врачу по психам. Музыкант ничего ему не сказал, но, вытирая кровь, так посмотрел на старослужащего, что «дедок» на минутку оторопел и трусливо попятился… Блеск Пушкинского гения навсегда отравил жизнь сразу повзрослевшего Музыканта. Он вдруг ясно осознал, для чего родился и зачем он умрет. Нужно было только дождаться конца срока службы. «Ведь служба и творение – две вещи несовместные», – решил Музыкант.

Сказочник между тем, наслушавшись и начитавшись самых разнообразных поэтов, неожиданно заключил, что и сам он – незаурядный пиит. При этом, даже не написав на тот момент ни одного стоящего стихотворения, он почему-то решил, что писать станет гениально (не меньше, но, слава Богу, и не более того). Окончательно осознав себя гением, сказочник, обернувшийся в Писателя, успокоился на счет своей дальнейшей судьбы и предался «веселой легкости бездумного житья», между делом создавая шедевры молодежного пера и громко зачитывая их своим собратьям-студентам за кружкой пива или стаканчиком портвейна.

Однако рассылка стихотворных произведений по редакциям всех толстых журналов не вызвала ответного, запланированного Писателем, восхищения. Ответы из столичных редакций приходили либо уклончивые и советующие продолжать писать, либо разгромные и от того немного бестолковые. Стихи при этом возвращались Писателю с унизительными пометками, указующими на неправильные ударения и неточность рифм, хотя все известные ему поэты только и делали, что грешили тем же. Несколько опешив, Писатель напялил на себя мантию непризнанного гения и продолжил запои, читая ошалевшим от откровенности собутыльникам свои новые вирши. Стихи у него действительно выходили немного жуткими и были наполнены призывами покончить с « бесовством русской ночи ». На третьем курсе Писатель предался размышлениям о сути человечьего бытия и нелепости земной жизни. Он едва не вылетел в открытое окно девятого этажа в полном соответствии со своими думами, но вовремя сел за стол и погрузился в «настоящее» творчество…

Писатель, отринув сочинение виршей, решил написать «нетленный» роман , который бы охватил Россию, в очередной раз оказавшуюся на распутье в те годы, со всех сторон – экономической, политической, нравственной и, если получится, духовной. Его тогдашний приятель и сокурсник Владимир, писавший под модным псевдонимом Колчак Деникинский, одобрил сие решение и обещал поддерживать собрата. Роман этот под рабочим названием «Подонок», хотя и шел с трудом, в тихую ночную пору, но сочинялся понемногу. Писатель несколько успокоился, погрузившись в технические детали писательского ремесла.

Музыкант, с нетерпением ожидая конца службы, также мечтал об одном – вернуться к настоящему творчеству…

Когда приятели встретились вновь, они уже стали другими. Музыкант вдруг сделался дерзким и насмешливым – он знал, чего хочет, и знал теперь себе цену. Искусство требовало жертв, и он был готов с радостью принести их. Музыкант мог по целым суткам не вылезать из своей квартиры, играя и слушая великую музыку . Он рад был бы работать без отдыха, но его организм бунтовал против этого. Музыкант торопился, ему казалось, что он и так слишком много времени растратил понапрасну. Писатель устроился в Городе более вольготно – он мог валяться на пляже по целым дням, работал мало и неохотно. Поленившись завести подругу на лето, Писатель таскался на близлежащие озера один или со случайными друзьями – мнимыми поклонниками его таланта.

Сила обстоятельств снова столкнула их – они сошлись. Писатель, месяца за два до возвращения Музыканта из армии, получил от него пару писем, в которых, помимо общих рассуждений о жизни и службе как таковой, были и написанные Музыкантом стихи. Одно из стихотворений сразу запоминалось, оно называлось «Прощание» и начиналось приблизительно так:

Далее автор искренне сожалел о двух годах жизни, потраченных напрасно и «закопанных за тем вон косогором» , надеялся на то, что никогда не окажется в этих краях впредь, верил в то светлое, что ожидает каждого при его возвращении на родину. Писатель написал Музыканту ответное теплое письмо с присовокуплением свеженького текста собственного сочинения, при этом он немного посетовал, что близкое знакомство с текстом «Онегина» прорывается в стихах Музыканта в каждой строфе. На это письмо Музыкант ничего не ответил, и, вернувшись, никогда не напоминал о своем поэтическом опыте.

… Между тем не так уж и много дней оставалось скоротечному уральскому лету. С каждым днем природа неуклонно приближалась к своей осенней старости, чтобы умереть зимой и вновь воскреснуть весною. Писатель значительно резче, чем обычно, ощущал это движение, потому что подходил срок окончания его безалаберной жизни. Наступало время последнего года обучения в университете, а там и постоянной большой работы – то ли в школьном образовании, то ли в каком-нибудь стоящем издании областного уровня… Музыкант также с нетерпением ждал осени, ибо заканчивалась пора его вакаций, что означало возвращение в музучилище, куда он поступил буквально перед призывом в армию. Само возвращение в музучилище не вызывало у него приступа энтузиазма, так это означало со-ученичество с людьми, не понимающими в Музыке ни звука, выслушивание глупых советов от неудавшихся в прошлом музыкантов – преподавателей этого «музилища» . Однако это новое обращение к музыке, возможность пополнить багаж своих музыкальных знаний и технических приемов – все это не могло не радовать Музыканта.