Андрей Лукин - Мы в город Изумрудный... [СИ]

Прикручивать новые конечности самому себе было неудобно, потому что действовать приходилось одной рукой. Но он справился. С ногами было проще. Ног было много, можно сказать, на любой вкус. Свои позорные и спотыкающиеся открутил и отшвырнул брезгливо. На их место аккуратно приладил две одинаковые, а то, что они слегка коротковаты, это не беда. Зато ладные, бегучие, несколько кругов по двору доказали, что выбор сделан правильно и порошок потрачен не зря. Какое всё же наслаждение ходить и бегать прямо, не кособочась, не хромая, не боясь при каждом шаге споткнуться о какую-нибудь невзрачную кочку.

На очереди была голова. Своя, круглая и лысая, почему-то не нравилась. Да потому и не нравилась, что круглая и лысая. К тому же, если уж менять — то менять всё. Свободных голов обнаружилось несколько. Голова лисы, голова медвежонка (забраковал сразу, вспомнив как зло отшвырнул его, случайно попавшего на пути, надменный Топотун), голова какой-то клювастой птицы и даже незаконченная клоунская со злыми глазами и крючковатым носом. Видимо, хозяин, планировал сделать несколько таких кукол, но до конца довёл только Эота Линга. Ну что ж, пусть будет клоунская, не самый плохой выбор, не со звериной же всю жизнь мыкаться.

И вот на этом этапе всё едва не случилось непоправимое. Когда наш новоявленный мастер взялся новыми руками за свой отполированный глазастый шар и решительно сдёрнул его с шеи, он, глядя со стороны на своё тело, что если ему всё же удастся каким-то образом приладить к своему телу новую голову, то получится в итоге совершенно другое существо. И это будет уже не он! Потому что голова, как оказалось, это и есть он сам. И будь он сделан не из дерева, то покрылся бы, наверное, холодным потом от ужаса, сообразив, что по глупости едва не обрёк себя на бесконечную неподвижность в виде отдельно лежащей бестолковой головы и слепо бродящего по двору безголового тела. Какое счастье, что он не успел разжать руки! С величайшей осторожностью вернув голову на место, он для пущей верности ещё и пристукнул по затылку, чтобы покрепче утвердить её на шее.

В общем, усовершенствовать себя полностью не получилось. Но с лицом всё равно нужно было что-то делать, потому что лица как такового у него не имелось. Разглядывать своё отражение в треснувшем зеркале было неприятно. Вот этот рот — разве это рот? Небрежная кривая загогулина открываться не хотела, говорить не говорила, а только глухо мычала. Рука сама потянулась к обломку ржавой ножовки…

Утром неаккуратно пропиленный чуть наискось (ну не было у него навыков) рот сумел отплеваться от опилок и произнести первые более-менее внятные звуки.

— Ур-р… Джур-р… Хр-р-р…

Зеркало всё равно не радовало. Сколько ни всматривался, как ни вертел головой — урод остался уродом. Протянувшийся от уха до уха рот, казалось, не улыбался, а злобно скалился. Но особенно раздражали нелепые пуговицы вместо глаз. Эх! От удара деревянным кулаком зеркало разлетелось на множество осколков, а кружка с порошком упала с верстака, едва не вывалив остатки содержимого на пол. Успокоения душе это не принесло, зато чуть позже, после нескольких часов тягостных раздумий, одарило новой идеей.

Выбрав два примерно одинаковых осколка, он поочерёдно, чтобы не ослепнуть (печальный опыт с почти оторванной головой всё же кое-чему научил), приклеил их вместо позорных пуговиц. Для пущей надёжности не пожалел порошка и буквально сразу ощутил разницу. Он как будто заново прозрел! Зеркальные глаза видели лучше и дальше! И они были по-настоящему живые! Окружающий мир заиграл новыми, яркими красками.

И несколько дней после этого бывший уродец, привыкая к обновкам, бродил по двору, разглядывая то траву, то деревья в саду, то плывущие по небу облака и неустанно бормотал, повторяя на разные лады:

— Ур-р… Джур-р… Фур-р… Стор-р…

Он не хотел быть безымянным. Если у тебя нет имени — ты никто. Даже тупые дуболомы с гордостью носили на груди номера, у каждого свой. Даже у злобного клоуна было громкое имя, не говоря уже о прекрасном генерале.

— Джур-р-р… Ус-с-с… Фир-р… Фин-н…

Вырваться из заколдованного круга не получалось. Имя хозяина намертво въелось в деревянные мозги и покидать их не желало.

— Джусур-р-р. Меня зовут Джусур, — наконец хрипло произнёс он, воздев к небу твёрдо сжатые деревянные кулачки. — И я больше не ур-род. Я — это я!

Он собирался уйти. Всё равно куда. Куда-нибудь подальше. Куда глаза глядят. Но не в сторону Изумрудного города точно. Там был злой хозяин со своим медведем и послушными дуболомами. Там была несвобода. Там опять придётся кланяться и подчиняться. Подчиняться он не желал.

Тщательно заколотив напоследок окна и двери, Джусур спустился с крыльца и увидел вдруг, как из мастерской неловко выбирается странное деревянное создание — не то волчонок, не то лисёнок. Часть волшебного порошка из опрокинутой кружки случайно попала на этого недоделанного уродца и, разумеется, оживила. И теперь этот щенок неизвестной породы жалобно поскуливал, глядя на Джусура блестящими бусинками чёрных глаз и скребя по земле двумя передними лапами. В своё время Урфин Джюс, впечатлённый рассказом филина Гуамоко о могущественной Фее Убивающего Домика, попытался в один из долгих тоскливых вечеров вырезать из дерева её странного зверька, но сильная буря и всё за ней последовавшее не позволило ему довести дело до конца. И совсем не похожий на настоящего Тотошку деревянный щенок остался валяться под верстаком без задних лап. Но теперь он ожил и каким-то чудом выбрался на улицу в поисках нового хозяина.

«Не уходи! Не бросай!»

Разумеется, Джусур не ушёл. Разумеется, он отыскал недостающие лапы (слава Урфину за то, что когда-то их выточил!), и вскоре благодарное животное юлой вертелось вокруг ног и всем видом выражало любовь и привязанность к тому, кто подарил ему жизнь, без сожаления использовав последние крупицы волшебного порошка.

Теперь бывший урод был не один. Теперь у Джусура появился друг. Пусть бессловесный, пусть всего лишь маленький игрушечный щенок. Зато всецело преданный и ничего для себя не требующий. Просто друг, о котором можно было заботиться, забыв одиночество. Друг, который никогда не предаст.

И, кажется, можно было уходить, но он опять не ушёл. Потому что с полок смотрели на него злыми и в то же время такими жалобными глазами все эти изготовленные Урфином хмурые зайцы, кровожадные волки, зубастые олени и барсуки, оскалившиеся медвежата и хищные орлы. Из рук Урфина они вышли страшными и свирепыми, но Джусура это не пугало, так как он видел в них себя. И потому просто не смог бросить их на произвол судьбы. Что-то внутри побуждало его закончить незавершённое, сделать то, что не пожелал или в силу характера не сумел сделать Урфин. Возможно, как раз потому, что это не сделал Урфин. Чтобы доказать хотя бы самому себе, что он, Джусур, не такой, что он намного лучше и благороднее своего бессердечного и, будем откровенны, кое в чём криворукого создателя.