Елена Кисель - К судьбе лицом

Постылый образ падал с плеч надоевшим плащом, пальцы на глазах становились сильными, цепкими, обожженными однажды Серпом Крона…

– Ты клялся Стиксом, – напомнил я негромко.

Племянник приуныл. Еще бы, такой рассказ можно было бы годы обсасывать, каждый раз с новыми собутыльниками: «И вот Владыка держит меня на руках и так трогательно, жалобно: «До-чень-ка!» Нет, правда! Этот Асклепий – и то прослезился, я так чуть по-настоящему не помер, потому что от кого угодно, но такие интонации…»

– Тебе все равно бы не поверили.

Ну да, кто тут поверит, что Гостеприимный и Ужасный – и в подранном хитоне, с сивыми патлами, и вообще, женщиной…

– И то правда. Скажут, что с Лиссой-Безумием плотно познакомился, а потом еще такого напридумают… Все-таки удачно с этой кровью получилось? Да, Владыка?

Афина и впрямь оказала мне услугу, отдав животворящую кровь Горгоны на хранение Асклепию. Отдавала без опаски, без задней мысли, как умеет Афина: на сохранение. А что? Этой кровью можно целить, так пусть будет у разумного лекаря. Мало ли, пригодится.

Правда, воскрешать кровью Горгоны не получится, но Асклепий об этом не знает. Едва ли и Афина знала.

– И что теперь скажешь? А? Владыка, что скажешь?

Шлем явился на зов исправно – озорно подмигнул черным боком. Шлем смотрел с предвкушением игры. Прямо как племянник, на ногах которого в радостном экстазе трепещут крылышки: вот-вот, сейчас…

– Лети. Тебе лучше знать, какой образ выбрать. Весь город должен узнать, что сын Аполлона Асклепий может теперь воскрешать.

Вестник по-детски радостно взвизгнул – и пропал. Наверное, исшастает город еще до вечера: аэдом, торговцем фруктами, вертлявой рабынькой у колодца, одним из полуголых ребятишек на улице. А вслед за ним пойдет сестра Аты – стоустая Осса-Молва, и завтра на крыльце у славного лекаря Асклепия окажется двадцать мертвых тел, послезавтра – сорок, а потом молва выйдет за пределы города, и в Дельфы потянутся длинные обозы с мертвецами.

Смертные падки на чудо. Жадны до них. Если уж одному дал – то и каждому по кусочку удели! Вот прямо сейчас, немедленно и удели! И мне вот тоже! И родичу моему! Хлынут, жадно протягивая руки, торопясь разодрать тебя на сотни маленьких чудес.

Вот только получать чудесное даром они не привыкли. Что это за смертный – который воскрешает просто так? Что за бог, который снисходит без должных жертв? Сначала ему потащат сыры, баранов и коз, потом ритуальные кубки, а потом возведут алтарь и начнут проливать над ним кровь ягнят, призывая благоговеть перед Асклепием…

Радуйся, сын Аполлона, за твоей смертью стоит бессмертие.

Но сначала будет все-таки смерть. В конце концов, ты поддался мне слишком просто.

* * *

Слишком просто.

Это было все-таки слишком просто. Он не ломался и не задумывался, и не обращался с воззваниями к своему великому отцу – впрочем, Мусагет был надежно занят со своей новой сердечной болезнью.

Он не пришел в отчаяние, когда на следующий день к его дворцу начали стекаться с разных концов города носилки с бездыханными телами (некоторые уже начали разлагаться – видно, их доставали из толосов в надежде: а вдруг?).

Призывов сыновей и бросающей гневные взгляды Эпионы сын Аполлона тоже не слушал.

Он творил чудеса. Взахлеб и от всего сердца, не оглядываясь на то, чем грозило ему каждое чудо. Сиял глазами, сбрызгивая лоб покойника вязкой, черной кровью Медузы Горгоны. И расцветал весенним садом каждый раз, как недавний мертвец делал вздох, заходился в кашле, а потом в рыданиях, обнимал родичей…

Потом лекарь долго отговаривал этих родичей не цепляться за свои колени, перестать заикаться и благодарить. Поил какими-то настоями – первые дни поил, потом просто звал сыновей, чтобы родственников воскрешенного успокаивали уже они, а то времени нет.

Славный сын Аполлона поворачивался – и опять впивал глазами картину, которая не может надоесть: холодное, вытянутое лицо, умащенное благовониями – на носилках, и вот – черные капли крови ложатся на лоб, распахиваются глаза – и смерть побеждена, она не властна, человек дышит, рыдает, обнимает, славит богов…

Геракл победил Таната один раз – в толосе Алкесты. Один раз увидел слезы восставшей из мертвых женщины. Благодарные глаза мужа.

Сын Аполлона Асклепий побеждал Убийцу раз за разом двадцать семь дней. Каждый взмах рукой был ударом, вырывающим у Жестокосердного Таната новую жертву. Пальцы, кропящие кровью, заслоняли от черных крыл смерти, новую Алкесту – старую или молодую, рабыню или свободную, уже неважно, главное – теперь живую.

И пухлые, отцовские губы едва заметно шевелились, когда капли живительной крови падали на лоб мертвеца.

«Он будет жить, слышите, вы?!» – Асклепий при своих воскрешениях не читал молитвы богам. Он и обращался-то не к богам – к трем Пряхам, которых считал установителями всех несправедливостей для смертных.

«Несмотря на твои ножницы – они будут жить!» – трехлетняя девочка открывает глаза, пугается и ревет.

«Пусть вы спряли его нить не как надо – он будет жить!» – юноша-охотник, подранный кабаном, недоуменно хватается за грудь. В светлом когда-то мегароне не продохнуть от смрада смерти, пол забит носилками, все время кого-то вносят, а кто-то уже выходит сам…

«Что бы там ни было в его свитке – он будет жить!!» – худенький мальчишка угодил под бешено несущуюся лошадь. В мегароне уже не хватает места, носилки стоят в саду, двое рабов тащат за своим хозяином пузатый сосуд с чудесной кровью, священное безмолвие над толпой родичей и слуг: все ждут чуда…

Они не слышат, что шепчут губы лекаря, которого посетила такая внезапная благодать.

Моих ответов – ответов невидимки – они тоже не слышат.

«Они мертвы, сын Аполлона. Помечены ножницами Прях до того момента, как в тебя ударит молния брата».

После нескольких дней воскрешения стали привычным ремеслом. Швыряй себе тени в бездыханные тела, со скукой взглядывай сверху вниз – получилось, конечно? Конечно, получилось. Кто там следующий, то есть, к кому подался славный лекарь?

«Радуйся, пока можешь, сын Аполлона, потому что они мертвы. Тени. Ты видишь, как они встают? Как смеются? Поднимают на руках своих детей? Это ложь, и они все мертвы. Я хорошо умею лгать, я – ученик Аты…»

Тени толпятся за спиной, жалобно выглядывают из-за плеч, подлетают к близким, пытаются заглянуть в глаза, отворачиваютсяот своих тел со сдавленными стонами. Теней никто не сопровождал к ладье Харона, а поэтому они все здесь, сколько ни есть, только вот они не знают, что это мой двузубец повелевает им вернуться в тело. Я – невидимка и незрим сейчас даже для теней.

И потому после воскрешения они вместе со своими родными валятся в ноги Асклепию – новому победителю смерти.