Елена Кисель - К судьбе лицом

Внутренним взором я видел, как она, не касаясь земли подошвами сандалий, несется по темным коридорам дворца туда, где ждал ее любимый…

Провожать богиню любви я не стал – найдутся другие заботы. Не кто-нибудь – полновластный хозяин подземного мира. Такой хозяин, что аж Зевс мне указывать опасается!

Еще недавно свысока ухмылялся, а теперь – «решение принимать ему»…

Кому принимать решение? Слабому брату? Раненному Гераклом? Мужу-рогоносцу? Палачу, который только и может, что исполнять уже придуманные казни? Владыке, который не властен даже над своим посланцем?

Зевс великий политик, передо мной он не стал бы расшаркиваться без крайней нужды. А нужда только одна – весть о Флеграх и Гигантах. Ждет меня в союзники на битву? Понял наконец – с чем связался? Гермес говорил: Громовержец неспокоен на Олимпе. Настолько, что и по нимфам шастать перестал. Зато пребывает в тревожной задумчивости – в такой тревожной, что даже позволил Гераклу освободить из пут Прометея. Даже за орла своего выговаривать не стал, сказал: все равно был из потомков Ехидны, туда ему и дорога, птаху подземному.

Нужно бы узнать – насколько неспокоен. Если он вдруг решит сунуться на Флегры…

Очередной зал, из тех, которые я проходил насквозь – одинокой черной иглой в ткани дворца – распахнул двери навстречу. Расплылись по углам испуганные тени – с подобострастными поклонами.

Болотные цветы, которыми тени зачем-то украшали зал, разлетелись по полу. Под сандалией досадливо хрустнул стебелек, остальные молча обратились в пепел при прикосновении.

Для чего здесь вообще эти цветы, в подземном дворце?

Из-за чего – суматоха слуг, торопливость и суетность теней?

И Пеннорожденная унеслась со своим любовником в обнимку. Бежала так, будто боялась с кем-то столкнуться. Не со мной.

С кем-то.

– Царь мой…

Забыл. Не ждал? Не думал? Не хотел помнить?!

Не был готов к тому, что она раньше ушла – и значит, может раньше вернуться.

Медь волос под пальцами обожгла – только что из горна. Окутала нарциссовым ароматом, рассыпала по плечам поздние осенние цветы. Чужеродная сладость сжала горло, взгляд запорошили белые лепестки, слух – горячий шепот.

– Ты не встретил меня… я тревожилась. Снова заботы, да? А почему ты не рассказал, что был на Олимпе? Аполлон мне говорил о том, как тебя ранил Геракл. Я хотела вернуться сразу же, хотя бы на пару дней, но мать… мама поговорила с Аполлоном, выяснила, что он исцелил твою рану. Ни в какую не хотела отпускать. Но я все равно спустилась раньше. Я сделала правильно, царь мой? Ты соскучился?

Медь в глазах разбавилась зеленью. Покрылась налетом от старости… не то. Это ее глаза – это она безбоязненно и с некоторым только удивлением заглядывает в меня.

И в ее взгляде плавают отблески золота. Дальнего солнечного дня, золотой стрелы, которая никогда не сорвалась ни с одной тетивы, но нашла цель лучше, чем любая стрела Эрота.

Стрелы, которая опустилась в бездонные воды черной памяти вместе с моим противником, а теперь вот рвется из вод, снова хищно целится в сердце…

Я отстранил от себя жену, чтобы вглядеться ей в глаза пристальнее: нет, показалось. Никаких стрел, обычная зелень. Заурядная, как трава в верхнем мире.

Глупая, ненужная в подземелье зелень, хранящая в себе того, что не переносит мой мир, а с ним и я – поцелуев солнца.

– Тебя встретили подданные?

– Ну да, Геката, ее мормолики, еще сестры-Горгоны, как обычно, – махнула рукой, весело встряхнула волосами. Не как царица. Не как супруга Владыки. Вообще не как великая богиня – как легкомысленная девчонка. – Они, конечно, тащили меня в пиршественные залы, говорили, что как-то по-особенному украсили их к моему приходу – но ты же знаешь, им просто не терпится попировать и обсудить все олимпийские сплетни. Я сказала: украшения подождут. В конце концов, когда видишь мужа так редко, есть кое-что поважнее пиров…

– Не следовало лишать подданных отпраздновать возвращение Владычицы.

Она, кажется, осеклась, приподняла брови. Потом прыснула, прикрывая рот рукой, прильнула, обдала новой волной нарциссового аромата. Изломала брови домиками:

– Но ведь даже Гера говорит: супружеский долг прежде всего, о царь мой! Правда. Она это повторяет Зевсу каждый раз, как умудряется его застать вместе с какой-нибудь любовницей. Громовержец, кстати, не отпирается: он умеет отдавать долги…

… долг прежде всего. Долг перед миром. Перед самим собой.

Перед дорогой, которую выбрал.

Долг нужно выполнять полностью.

А противника нужно полностью добивать. Ты похоронил его в озере памяти, навесил тяжкий груз собственной глупости и скинул на дно – и забыл при этом, что бог жив, пока в него верят. Пока его помнят.

То, что забыл ты, могут помнить другие.

Владыкам нужно побеждать? Нужно – карать? У тебя то, что нужно победить: частицы памяти о твоем противнике, канувшем в забвение. Есть те, кого придется покарать: пребывающие в наивной уверенности о том, что ты – это все-таки он, хотя бы частично…

Много битв… нет, побед.

Мир вздохнул упоенно и сладостно.

– Пошли, – сказал я, поворачиваясь к жене и кивая в сторону лестницы, туда, где был подъем в гинекей. Пока шел – не слушал ее щебета: иначе разнылись бы виски. Ей придется быть молчаливой. Придется – холодной, потому что двузубец возмущенно обжигает ладонь льдом каждый раз, как она пытается игриво подцепить меня за локоть горячими ладонями. Раньше, в первые годы после свадьбы, она носила алые наряды – ей придется вернуться к ним.

В подземном мире не место весне. Если она приходит сюда – ее приходится убивать.

Было немного досадно: это отнимает время. Выкорчевывать зеленые посевы слишком просто. Убивать весну – не приносит удовольствия: нет ни агонии противника, ни ощущения превосходства…

Все равно как переломить хрупкий стебелек нарцисса.

Но долг есть долг даже для Владык.

В таламе я не стал зажигать светильников. Неторопливо испарил фарос и хитон. Двузубец отставил бережно – ненадолго, долг не занимает много времени, если без фанатизма.

Она притихла и посмотрела с недоумением, когда я кивком указал ей на ложе. Не осмелилась ослушаться: легла, снимая хитон. Пыталась вглядеться в мое лицо со смутной тревогой.

– Аид, постой… что с тобой такое?!

Зевс была прав (он у нас вообще правее всех правых). Когда говорил, передергивая плечами: «В первый раз – азарт завоевателя. Потом – приятные открытия разведчика. После десятого – рутина рудокопа… или с чем там сравнить?»

Посейдон давился хохотом, мелькал налившимися алым щеками. «Ты гляди, как живописует, а?! Нет, чисто как мудрец какой береговую линию описывает! А если больше? Ну, там, не знаю, в сотый раз?!»