Антон Дубинин - Родная кровь

В первом ряду вскочил кто-то, какая-то грязная тень, и Агнесса отстраненно подивилась, как такого оборванца пустили в зал.

— Я, господин судья, сидел возле церкви, — запинаясь, начал тот, — ибо волею Королевской мой удел — людское милосердие. Я, понимаете ли, должен взывать к милосердию, дабы через меня являлась людская добрая воля…

— Довольно, брат, — прервал его судья, — это всем ведомо, и не о том речь. Что ты можешь сказать об этих виновных?

— На праздник Преображения, когда я сидел возле церкви, маленькая девочка наступила на мою шляпу. Она раскидала мои деньги, монетки из шляпы, и раздавила кусок хлеба, который я хотел съесть. Она сделала это нарочно, господин судья.

— Хорошо, брат. Ты сказал. Есть ли кому что добавить?

Где-то в середине зала вскочила пожилая дама, одетая в ярко-зеленые шелка. Арнольд внезапно узнал ее, и ему стало почти физически больно.

— Господин судья, на балу, куда я пришла, окрыленная новой любовью, эти дети насмеялись над моей старостью. А маленький мальчик наступил на мой шлейф, шлейф последнего бального платья — ведь я не так уж богата. Когда он оторвался и я вскрикнула, девочка сказала мне, что он сделал правильно, все равно таких шлейфов сейчас уже не носят. Я ушла с бала и плакала несколько часов. Они сделали это нарочно, господин судья.

Следующим поднялся какой-то юный рыцарь, в которого Арнольд однажды запустил из окна сырым яйцом, упражняясь в меткости. Потом — девочка, чье нарядное платье близнецы забрызгали, галопом подъезжая на пони к церковным вратам. Потом — пришлая паломница, из чьего молитвенника Агнесса вырвала понравившуюся картинку… Потом… Потом… Они все вставали и вставали, мир быстро кружился вокруг близнецов, голоса накладывались один на другой… Появлялись и совсем знакомые лица: Волюнтас, которого почему-то очень чтили здесь и называли не иначе как «Господин Учитель», мадам Изабель, сказавшая что-то вроде «Они есть быть злой… Издеваться хотеть, смеяться над мой разговор…» Была какая-то маленькая невзрачная женщина, которую все называли принцессой и обращались к ней на «вы». Была — самой последней — высокая светловолосая дама, которая долго неподвижно смотрела на детей, и под ее взглядом оба они сжались.

— Я — ваша мать, я Бригита, — чуть слышно сказала высокая леди, и слезы потекли по ее щекам. — Я отдала вам свою жизнь, и вот как вы ей распорядились. Я много молилась за вас — и до своей смерти, и после нее. Но, сынок мой, но, милая доченька, ни один из вас ни разу не помолился за меня.

Она закрыла лицо ладонями, и какие-то люди повели ее прочь из зала. Арнольд дрожал, как лист на ветру, потому что ясно понял — она плачет от стыда.

— Она же умерла, — чуть слышно проговорила Агнесса. Из глаз ее прямо-таки изливался страх. — Арнольд, мы что, тоже умерли? Мы умерли, да?..

Брат не успел ей ответить. Судья поднял руку, и вновь поднявшийся шелест голосов стих.

— Есть ли кому что сказать в защиту обвиняемых? Пусть скажет сейчас или молчит всегда.

Зал безмолвствовал. Арнольда продрало по спине диким холодом. И над тишиной зала поднялся один тоненький, старый голосок:

— Я скажу, господин судья.

— Говори, сестра, — позволил Коротыш, и в толпе поднялась тощая старушка с черной повязкой на глазах.

— Я слепая, господин судья. И слишком слабая, чтобы драться с другими нищими за лучшее место. Когда королевская семья ехала праздничным майским поездом, принц Ричард щедро раздавал милостыню, и нищие и увечные обступили его. Я же не могла пробиться поближе и стояла в стороне. Тогда девочка шепнула мальчику, и он бросил серебряную монетку и попал в меня, и я подобрала ее и купила себе хлеба и молока. И потому я не умерла с голоду, господин судья. Поэтому я прошу о милости для мальчика, а так же для девочки, подвигшей его на милость.

Коротыш нахмурился. Несколько минут он думал, подперев рукою лоб, потом распрямился.

— Свидетели, подойдите сюда. Я буду совещаться с вами.

Два воина, замершие за спинами детей, встрепенулись. Вложив мечи в ножны, они двинулись к судье, и полы их длинных серых одежд шуршали по камням, как сложенные крылья. Некоторое время они говорили, низко нагнувшись к суровому судье; потом отступили.

Судья поднял руку. Кисть его с длинными точеными пальцами, в искрах драгоценных колец, казалась удивительно красивой.

— Я выслушал свидетелей, и теперь мне известны мотивы этого поступка. Монетка была подана не из милости: девочка всего лишь сказала брату, что он не докинет монеты до госпожи моей сестры. Мальчик не согласился, ибо считал себя ловким и метким, и кинул самую мелкую из бывших у него монет, и волею Короля она долетела — так как госпоже моей сестре еще не пришло время умереть от голода. Так, единственная милость, которую содеяли эти двое, пришла в мир через их гордыню. Просьба о помиловании отклоняется. Я объявляю приговор — СМЕРТЬ.

Смерть, смерть, — эхом пронеслось по залу. Арнольд зажмурился и зажал руками уши. Смерть! За пару мелких пакостей, безобидных шуточек — смерть? Не может, не может, не может быть, чтобы это действительно случалось, чтобы это случалось именно со мной!..

Двое советников в серых одеждах снова наклонились к судье. Всегда бесстрастные, их прекрасные молодые лица на этот раз выглядели взволнованными. Казалось, они о чем-то упрашивают Коротыша, а он сомневается; но вот он словно нехотя кивнул головой и опять возвысил голос.

— Закон Короля есть закон. Пусть придет Матушка с-Маленькими-Весами!

— Матушка, Матушка! — послышалось вокруг, люди согласно закивали, — и через толпу прошла к скамье подсудимых маленькая фигурка, закутанная в длинный черный балахон.

До этого мига Арнольд еще не верил в смерть. Но теперь, когда он увидел Матушку с-Маленькими-Весами, он закричал. Они действительно умерли, потому что Матушка и была сама Смерть.

Матушка с-Маленькими-Весами остановилась — сухонькая, в черном капюшоне вроде монашеского, из которого выглядывало острое личико. Она была старше всех на свете, с кожей сухой и гладкой, словно пергамент, а глаза у Матушки были крохотные, черные и круглые, как замочные скважины. Она чуть-чуть улыбалась уголками рта, а вот губ у нее не было. В одной руке она держала маленькие весы с золотой гирькой, а в другой — длинную железную спицу.

Она посмотрела в лицо Арнольду, и он не смог отшатнуться.

— Не бойся, сынок, дай-ка ручку, — сказала Матушка с-Маленькими-Весами, и взяла его запястье своими пергаментными пальцами. Длинной спицей она уколола мальчику палец, и ледяной холодок пробежал ему до самого плеча, но и крикнуть он не успел. Капля крови повисла на кончике пальца, и Матушка подставила под нее свои маленькие весы.