Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса

Так что, если повнимательнее приглядеться к каждодневной суете быстротекущей жизни, все эти сказки и про нас с вами…

Жила-была однажды на белом свете большая красивая птица с огромными крыльями и удивительно гордой осанкой. Никто не мог понять, что это за представительница неугомонного крылатого семейства, какого она рода-племени. Птица неожиданно появлялась, как казалось, ниоткуда и не менее таинственно улетала в неведомые манящие дали, словно унося едва уловимые ощущения тайны в туманную дымку берега мечты.

Было ей дано удивительное счастье — после стремительного и короткого разбега уверенно взмыть в голубые небеса и долго-долго парить над сонными горами с недосягаемыми вершинами, укрытыми вечной сединой зимней чистоты и совершенства, над широкими полями с миллионами колосящихся тонких стебельков, над бесконечными равнинами, залитыми солнцем и погруженными в неземное блаженство почти неземного покоя. Со стороны казалось, что прилетела эта птица из далекого и неведомого края чудес, скрытого от нас непроходимой стеной нескончаемых грозовых туч ежедневных невзгод, так горько и надрывно плачущих то тут, то там надоедливыми, затяжными дождями.

Так порою самые удивительные и необычайные чудеса приходят к нам исполненными мечтами, слегка запорошенными снегом прошедших тревог. Они кажутся близкими и доступными, но на самом деле почти совсем скрыты под густым и таинственным туманом быстротекущего времени…

Эта уверенная и независимая птица с легкостью, недоступной для бескрылого племени пешеходов, весь свой век неспешно бредущих по извилистым пыльным дорогам, парила над землей, игнорируя высокомерное убожество придуманных нами земных границ и их надменных хранителей, высоких заборов и нахохлившихся изгородей, воздвигнутых недоверчивыми разноязыкими жителями земных просторов. Она даже не замечала многочисленного племени завистливых, вечно сонных и степенных стариков-филинов, столь удобно примостившихся на раскидистых и скрипучих ветках огромных вековых деревьев.

Этот неистребимый легион почтенных и уважаемых болтунов с нарочитой неторопливостью вечно вчерашних мудрецов продолжал рассуждать о том, как было б хорошо полетать, да в эти новомодные и невероятно суетные времена и погода уже не та стала. Вот ведь какая беда: испортилась погода с течением времени, считали филины, имеет она такое вредное и коварное свойство. Только огромная птица, беззаботно наслаждающаяся полетом, не думала об изменчивой погоде и степени ее вечной и неизбывной противности. Так уж устроена наша жизнь: когда мы делаем то, что любим, мы не замечаем препятствий и критики…

Странная, большая и сильная птица любила просто летать и не думать ни о погоде, ни о дорогах, ни о том, где найти вкусных жирных червяков. Но об этом никто не знал — потому что становилась она уверенной и быстролетящей покорительницей небес только в первую ночь каждого месяца. Такая странная была у нее судьба.

А в остальное время превращалась эта необычная птица в удивительно забавного и милого ежика с мягким животиком и бессчетным числом торчащих из спины острых иголок, терпеливо несущего по извилистым лесным дорожкам свою не очень-то веселую и совсем непростую приземленную судьбу. Он удивительно смешно и неторопливо переваливался с боку на бок, подобно множеству других ежей Дальнего Леса и его ближайших окрестностей.

Отличался он от своих многочисленных собратьев не только непонятной для всех прочих ежиков мечтой о полете, но и невесть откуда взявшимся длинным хвостом средней степени пушистости. Никто не мог понять, откуда у этого ежика появился хвост, столь нетипичный для его обычных лесных собратьев, которые без всякой магии, таинственных заговоров, наворотов и странной хвостатости, дружно и весело семенили всю отпущенную им далекими богами земную жизнь по извилистым дорожкам Дальнего Леса.

Но этому ежику, как ни странно, нравилась его неожиданная хвостатость. Именно этим хвостом самозваный лесной живописец рисовал бесчисленные и замысловатые художественные загогулины на песке. А потом ежик восторженно, напрочь забыв о скромности, любовался своими творениями, разглядывая их удивительно долгим, влюбленным и печальным взглядом. Несомненно, эти художества ему бесконечно нравились. В самом деле: редкий творец глуп и одновременно скромен настолько, чтобы критиковать свои собственные нетленные шедевры. Для этого есть окружающие нас искусствоведы, искусстволюбы и просто беззаветные ценители неуловимого чуда изысканного художественного образа и безобразия почти совсем «отвязной» наивности простого ремесла.

Но надо признать, из-под хвоста ежика иногда выходили довольно презанятные пейзажи, равно как и весьма тонкие и очень ироничные портреты. Не то чтобы он был верным и фанатичным последователем всем нам известных импрессионистов, нет. Был у этого ежика свой стиль и почти сказочная, ни на чью иную не похожая, особая художественная метода. Хотя, надо признать, слово такое знал он с раннего детства и «импрессию» особого свойства в стиле его рисунков видно было прямо-таки невооруженным глазом.

Смотрел ежик с какой-то щемящей, поистине неземной и печальной обреченностью на свои творения и, понимая, какой художник вот так нелепо пропадает в глубине заповедного леса, вдали от новомодных бьеннале и шумных презентаций, тяжело и продолжительно вздыхал да охал, а потом расстроенно брел прочь.

А рассеянный, грустный и мудрый мелкий дождик, последний романтик дикой природы из старинного и неспокойного рода природных катаклизмов и несуразностей по имени Голдстрим, робко и несмело шел по свежим следам ежика. Он, хорошо понимая парадоксы искусства и жизни все повидавшим, а потому грустным сердцем вечного странника, смущенно и стыдливо, но весьма старательно и аккуратно, смывал все рисунки на песке.

Бывает так, что лучше смыть пейзаж и потом, с удовольствием и особо светлой грустью, думать, что он был воистину новаторским и гениальным. Вот так и создаются старинные легенды о потерянных сокровищах и не дошедших до нас абсолютно гениальных в своей сказочной неповторимости картинах безвестных старинных мастеров. Уж так исстари заведено в природе по воле всемогущего провидения: настоящее высокое искусство всегда намного проще и несказанно добрее всех наших придуманных вычурных легенд и представлений о нем…

Когда заканчивалось время бесшабашного и высокого полета, птица улетала в неведомые дали, а вместо нее появлялся ежик. Вот и в этот раз опять настало для ежика время семенить по нескончаемым тропинкам, перешагивать через коряги и смотреть на деревья снизу вверх. Кончилось короткое время мечты, и неспешно брел ежик по знакомой лесной дорожке средней степени проходимости, устало ковыляя мимо вековых дубов и раскидистых лип, совсем не замечая пробегающих мимо по своим важным и суетным каждодневным делам грустных или веселых лесных жителей различной степени добродушия.