Павел Шмелев - Истории Дальнего Леса

Но король был в объятиях своей новой знакомой, а его парадный камзол дожидался своего хозяина на соседнем кусте. Никто и не заметил потери пуговицы — ведь король встретил новую любовь и был увлечен проверкой их совместимости на самом близком и взрослом уровне. Какие еще там пуговицы, пусть даже такие блестящие на солнце!

Меж тем к пуговице приблизилась большая зеленоватая гусеница и, посмотревшись в нее, пришла в ужас от своих нынешних размеров. Беда с этими гусеницами — не знакомы они с оптическими иллюзиями да обманом зрения. У гусениц нет комнаты смеха, у них сама жизнь — как пребывание в этой комнате.

Решив, что пора садиться на диету, она, охая и вздыхая, уползла в сторону дуба, думая о фитнесе. Теперь эта глупая гусеница не будет есть по вечерам вкусные листочки. Нельзя, фигура не позволяет. Не надо было ей смотреться в пузатую и зеркальную поверхность пуговицы — но что с гусеницы взять!

А пуговица все еще терпеливо ждала, когда король оторвется от новой знакомой и вспомнит наконец о своей пуговице-любимице. Но, судя по всему, у короля неожиданно проснулась новая страсть, посильнее его любви к парадным камзолам да блестящим пуговицам.

Но вот пуговицу заметила тощая птица буки-бяка из отряда зябликов. Она подлетела к ней поближе, и случилось чудо: на пузатой зеркальной поверхности птица выглядела солидной и пышногрудой, какой и положено быть истинной представительнице достопочтенного отряда зябликов. Так ей это понравилось, что решила она с пуговицей никогда не расставаться. И как пуговица ни ворчала, как ни противилась, взяла ее птица острым клювиком и навсегда унесла из королевства Кузинаки. Направилась она в далекий сказочный Дальний Лес, где с недавних пор поселилась буки-бячная стая. Там им выдали вид на жительство. Но, в отличие от наших палестин, в земле запатентованной демократии вдобавок к виду на Серебряное озеро они получили от советника по магическим делам небожителя Никодима неиссякаемый источник вкусных гусениц, букашек и прочей снеди.

Дальний Лес встретил птицу из стаи буки-бяки удивительно приветливо: на первой же поляне как по заказу росли вкусные красноватые ягоды под названием кизикака. Вот только не учла тощая птица, что лес необычный и была та ягода не простой, а сказочной: несла она спокойствие и забвение. Было растение кизикака отменным снотворным. Выпустив пуговицу из клювика, тощая птица буки-бяки увлеклась ягодами и абсолютно забыла о пуговице. Да и после обильной трапезы и несметного числа съеденных ягод птица буки-бяки уже не казалась такой тощей. Поэтому после небольшого разбега птица взлетела. Несмотря на перебулькивание из наполненного животика, ей удалось оторваться от лесной травы и направиться к западной оконечности леса, где и жили все остальные буки-бяки. Вот только, прилетев в свою стаю, она сразу уснула и не успела никому рассказать о своих удивительных приключениях и чудесной пуговице-пузяке, сияющей на солнце.

Осталась пуговица опять одна. Но ненадолго — ей вновь сказочно повезло. Философ Василий, знаменитый ваятель, живописец и поэт Дальнего Леса, находился в творческом кризисе и в неизменном малиновом берете и шарфе один прогуливался по тропинкам в поисках нового сюжета для весенней инсталляции. Его главный критик и страстная поклонница, бобриха Варвара, отправилась в гости к своим американским родственникам и обещала скоро приехать. Но пока ее не было, Василий страдал невероятно. Тут он и увидел пуговицу-пузяку.

Василий страдал от неустроенности бытия. Муза, она же Напасть Лесная, была увлечена беседами со стариком Хранителем Леса и давно не посещала хорька. Погода уже измучила своей обычной теплотой и неизменностью. Василию казалось, что в мире все остановилось, и никакого желания творить просто не было. И вдруг его что-то словно обожгло, будто наваждение какое или внезапное озарение.

Василий невольно зажмурился, а когда открыл глаза, перед его взором была потрясающая золотая и пузатая пуговица, удивительно большая и красивая, переливающаяся всеми цветами радуги. Хорек поднял пуговицу и увидел свое отражение: оно было растянуто-широким и потому особенно добрым и умиротворенным. Он подумал, что это хороший знак, и взял пуговицу себе. Побродил еще немного и странным образом вышел к Серебряному озеру и новому домику норки Анфисы.

Анфиса, выглянув в окно и увидев Василия, поняла, что либо он нашел свое вдохновение, либо его нашла еще одна неприятность. При этом она вспомнила, что часто его вдохновение выливается для нее в очередную проблему или, как он сам говорит, природную несуразность средней паршивости. Уж скорее бы возвращалась из американского путешествия его бобриха Варвара: вот кто мог крепко держать народного ваятеля в своих нежных лапках!

К счастью, норка Анфиса уже отобедала и была в добром расположении духа, и даже природная вредность куда-то пропала. Поэтому норка решила, что исчезать не будет и примет неожиданного гостя, который уже открывал ее дверь. Василий зашел в прихожую каким-то несвойственным ему уверенным шагом, и было в хорьке что-то новое и блестящее. И еще до того, как он начал говорить, норка увидела огромную пузатую сущность, которую Василий держал в лапках как особую ценность.

— Здравствуй, Анфиса! Произошло обыкновенное чудо, — произнес Василий, кладя пуговицу на большой стол около окна. — Смотри, какую пузатую конгруэнтность я нашел. Она лежала прямо на темной тропинке, под ногами.

— Василий, — на удивление спокойно и миролюбиво ответила Анфиса, — просила я тебя по утрам понапрасну не философствовать и не сыпать учеными словами. Скажи просто, что же это за блестящую, в некоторых местах, пузатость ты принес?

Василий ничего не ответил и присел на лавку. То ли от всей глубины чувств, неожиданно всколыхнувшихся в Василии от такой блестящей пузатости, то ли день такой выдался критический для творческих персонажей Дальнего Леса, но только молчал хорек с мечтательно-глупым выражением лица. Молчал долгие мгновения, показавшиеся просто вечностью.

— Я попробую тебе объяснить, — сигнализировал Василий о рождении, наконец, какой-то гениальной мысли, закатив глаза. — В жизни всякого истинного художника бывают такие моменты когда к нему приходит некая абсолютно конгруэнтная метафизичность, это как взрыв сверхновой звезды в далеких галактиках. И тогда…

Но договорить хорьку не удалось: дверь открылась, и в прихожую Анфисы прямо-таки ввалился выдренок Константин. Константин, конечно, заметил домофон у входа, вот только не любил он эти новомодные заковыристости. Потому и решил объявиться в прихожей этаким подарком судьбы.

Он увидел диковинный блестящий объект и от удивления, а может быть, от восторга забыл закрыть дверь. Для него в этом объекте не было никакой глупой и возвышенной философии, знака судьбы или конгруэнтности естества. Была просто блестящая сущность, которую можно было выгодно продать или прекрасно пристроить в хозяйстве. В общем, вещь явно нужная и где-то по большому счету даже необходимая.