Somber - Кровь и Звёзды

— Это самое милое, что я когда-либо слышала, но серьезно, я ни за что не поверю, что это единственное неудобство слепоты. Ведь ты же… — так как мои копыта представляли собой висящие макаронины, я заставила её замолчать поцелуем. На редкость приятным поцелуем. Мгновениями позже, она отстранилась.

— Мы обязательно найдем способ помочь тебе. — Она просто обязана была сказать это. Как то, что я старалась не думать о произошедшем со мной удерживало меня от впадения в отчаяние. Так и надежда на мое исцеление держали её в здравом уме. Этого я не могла отрицать.

— Только не Сангвин, — вновь повторила я. Она вздохнула, затем кивнула, и я улыбнулась. — И верни мне ПипБак. Я чувствую себя голой без него.

— Эммм, Блекджек, не знаю, как тебе это сказать, но мы обычно не носим одежду.

Я зарылась носом ей в шею.

— Ты может и не носишь, но в меня достаточно стреляли, чтобы я поняла полезность ношения брони.

Она всегда была такой мягкой и милой? Безусловно, да.

— Хорошо. Он мне нужен еще на пару минут, потом я обязательно верну его тебе, — пообещала она и отошла.

Я вздохнула и откинулась на кровать, слушая удаляющийся легкий цокот её копыт. Затем мои уши навострились, когда я услышала её голос.

— Она не хочет, чтобы мы отправились к Сангвину.

Учитывая, что я не могла вмешаться в их разговор, я, по крайней мере, была способна его подслушать.

— Ну естественно. Она ж дурочка, — возразил П-21. — Он — наш лучший и единственный шанс спасти её. Ты сама сказала, что это только вопрос времени, когда разовьется гангрена.

— Кровообращение её конечностей постепенно прекращается. Не знаю, от порчи или от рака, но после выстрела последней Серебряной пулей… — мягко ворчала Глори. — Зачем она это сделала?

— Потому что это был единственный для неё способ победить, — ответила Рампейдж. Похоже, она чувствовала, что способна удержать себя в копытах, если позволила освободить себя из цепей и присоединиться к разговору… чему я была рада. Она не заслужила отношения к себе как к монстру, даже если она и думала, что является им. Никто не заслуживал.

После долгой паузы, граничащей с неловкостью, Глори вздохнула.

— Что ж, из-за рака, этих… опухолей… и совершенно новой инфекции… у нас не осталось много времени. Мы теряем её.

Раздался раздраженный стук копыта, и П-21 произнес:

— Тогда мы идем к Сангвину, а Блекджек пусть смирится с этим.

Долгая пауза, нарушаемая стуком дождя.

— Глори, ты сама сказала. Другого пути нет. Если ты конечно снова не думаешь об использовании капсул.

— Это, возможно, задержит прогрессирование рака, но не поможет от поглощения порчей различных аспектов её разума… и души, — тихо произнесла Лакуна.

— Да плевать на это! Мы говорим о её жизни, Лакуна! — запротестовал П-21.

— Есть вещи гораздо хуже смерти, П-21. И вы все знаете это лучше, чем другие пони, — ответил спокойный голос Лакуны, полный доброты и сострадания. Голос настоящей Богини. Мне было жаль Единство за то, что оно не ценило созданное им самим.

— Ты можешь спасти её плоть, что будет достойным поступком, но как насчет вины и стыда, что она будет чувствовать потом? Ты хочешь снова подтолкнуть её к самоубийству? А что насчет магического заражения её души?

— Души… — брезгливо пробормотал П-21.

— Вообще-то, нет научно доказанных фактов существования… — добавила Глори.

— Душа существует, — прервала Лакуна твердым, не допускающим возражения тоном. — Твоя душа — ни что иное, как квинтэссенция твоего собственного я… твоей личности. Изменишь душу, и получишь абсолютно новое существо. Порча внутри Блекджек не просто нечто биологическое… она магическая, и эта магия постепенно изменяет её душу во что-то отличное от пони.

— Так вы просто хотите бросить её здесь умирать? — пискнула Скотч.

— Ты должна принять неизбежность того, что она рано или поздно умрет. Даже если превратиться в гуля или аликорна, ничто не длится вечно. Мы рождаемся, живем, стареем и умираем. Наши души отправляются в загробный мир, чтобы переродиться или обрести другую жизнь. Это естественный порядок вещей. Если порядок нарушается, ошибка, приведшая к этому, обязательно должна быть устранена несмотря ни на что. Вот, что делает жизнь драгоценной. Думать, что жизнь это просто существование, абсолютно бессмысленно и глупо. Души — вот что делает нас теми, кто мы есть. — лился нежный, с поучительными нотками, голос Лакуны.

— Черт, да я просто не хочу, чтобы она умерла, — прошептал П-21.

— Конечно. Ведь ты её любишь, — просто сказала Лакуна.

Чего? Вот это действительно была неловкая пауза!

— Не говори так, будто знаешь меня. Не веди себя так, будто понимаешь мои чувства, монстр! — прокричал П-21.

— Ты любишь её, а иначе тебя бы не заботило умрет она или нет. Не воспринимай это как оскорбление, — ответила Лакуна.

— Я люблю Священника, — твердо сказал он.

— Ты любишь его потому, что рядом с ним ты чувствуешь себя нужным и в безопасности, — возразила Лакуна. От этих слов я вздрогнула. Не слишком ли перегибаешь палку, Лакуна?

— И все же ты любишь Блекджек. Возможно как сестру. Возможно иначе. Но несмотря ни на что, ты её любишь. И это пугает тебя. Или ты стыдишься этого. Я не уверена, что именно.

П-21 резко прошипел сквозь зубы.

— Блекджек убила пони, которого я любил. Она забила его до смерти прямо у меня перед глазами! Ты это знала? Вы все это знали? — повисла ужасная тишина, нарушаемая его резким дыханием. — Она сдавала меня… и множество других жеребцов… обратно в больницу, чтобы потом нас насиловали снова и снова. Как думаешь, пыталась ли она прекратить все это? Пытались ли они все прекратить это? Нет. Никогда. Ни Блекджек. Ни Джин Румми. Ни даже Дакт Тейп.

Я лежала в кромешной тьме, слушая его прерывистое дыхание, затем он медленно произнес низким голосом:

— Я думал, что если мы выберемся… как-нибудь… она изменит это. Блекджек способна на все. И она смогла бы это. Но каждый жеребец в Стойле смирился с подобным обращением. Кобылы только и ждали момента, когда странные незнакомцы наконец уйдут, чтобы выкинуть их из головы и продолжать жить как раньше. Ни одна из них не была достаточно проницательна или порядочна, чтобы признать насколько отвратителен был уклад жизни в Девяносто Девятом. Ни одна, кроме Блекджек.

— Я не люблю её. Не могу любить её. Потому что каждый раз, думая о ней, я вспоминаю её обращение с нами и не знаю, как можно простить её за все это. Сомневаюсь, что смогу когда-либо забыть это. Но, в то же время, я не могу её ненавидеть. Не могу бросить её. Поэтому я следую за ней, пока она разрывается на части ради пони, которые не лучше кусков мяса, удивляясь, какого хрена она пытается добиться!