Serpensortia - Фанфик Everything I am

— Спасибо.

Я смотрю, как Падма подходит к Луне, обнимает ее за плечи и уводит наверх. Луна идет покорно, опустив голову, и только один раз оглядывается. Она не машет мне рукой, но я киваю в ответ на взгляд, и девушки уходят.

Жаль, что мы с Роном так обидели сестер Патил на четвертом курсе.

— Спокойной ночи, — говорю я, обращаясь ко всем, но глядя на Эрни. Он подходит ко мне и неожиданно протягивает руку:

— Спокойной ночи.

Я отвечаю на пожатие и выхожу, не обращая внимания на шум, поднявшийся за моей спиной. Я иду в гриффиндорскую гостиную, чувствуя, как жжет сухие глаза, как подрагивают крепко стиснутые в кулаки пальцы.

Значит, теперь это пришло и в Хогвартс.

Война.

Вызов. Я должен суметь на него ответить.

Кстати, а где был Дамблдор, когда Луна получила за ужином письмо?

Я останавливаюсь и машинально дергаю уголок шейного платка, припоминая. Кажется, его не было сегодня — или он рано ушел. Его очень не хватало.

А еще рэйвенкловцы как пить дать решат после сегодняшнего, что я ухаживаю за Луной Лавгуд.

Известие о несчастье, постигшем Луну, облетает школу почти мгновенно. В воскресенье о смерти ее отца от руки Пожирателей смерти знает весь Хогвартс, и Дамблдор, как я и ожидал, сообщает о том, что она вольна продолжать обучение или прервать его по своему желанию. «Никто не принудит вас покинуть Хогвартс против воли», сказал он ей после завтрака. Луна сообщила мне эту новость с тенью улыбки на обкусанных до корок губах.

Глаза у нее запали, она кажется тяжело больной — но несмотря на то, что мадам Помфри рекомендовала ей минимум двое суток постельного режима, мы сидим сейчас на камнях около озера. В эту бухту когда-то приводили меня Гермиона и Рон.

— Когда я не одна, мне легче, — говорит она, оправдываясь, — но понимаешь, Гарри, когда сидишь в гостиной, кажется, вот-вот с ума сойдешь от того, сколько вокруг лиц и как шумно. В спальне слишком тихо, и я чувствую себя как на необитаемом острове. А стоит выйти — все провожают взглядами. Мне вообще-то всегда это было безразлично, а теперь вот…

Она смотрит вдаль, в глазах отражается небо, и они сейчас кажутся голубыми, а не водянистыми. Наверное, она бы понравилась мне, если бы я интересовался девушками. Она не такая всевидящая как Гермиона, но чуткая и уравновешенная, даже несмотря на понесенную утрату.

— Я знаю, — говорю я в ответ на ее последние слова, — меня это преследует всю жизнь. Я привык, но временами безумно раздражает.

— Ах да… — она как будто просыпается на мгновение, — еще бы тебе не знать… Мальчик-который-выжил, да?

Я сердито смотрю на нее, и Луна машет рукой:

— Извини, я не думала, что тебя так достало это прозвище.

— Ничего, второе еще лучше, — я смотрю на нее, но Луна непонимающе морщит тонкие брови:

— Еще одно?

— «Золотой мальчик». Нигде не слышала?

— Слышала, — безучастный тон Луны может нагонять сон, но я не испытываю скуки, разговаривая с ней. За невыразительными интонациями скрывается живой ум, и мне хочется, чтобы она поскорее вернулась к нормальному состоянию. Я не в первый раз за минувшие сутки провожу аналогию между своей недавней обреченностью — и ее нынешним убитым видом.

— Это тоже я, — сообщаю я, пожимая плечами, — ты, часом, не знаешь, отчего я такой драгоценный?

— Потомственный гриффиндорец, — она загибает пальцы, — с чередой славных подвигов, с предстоящей Битвой впереди. По-моему, так.

— Пожалуй, — обескураженно соглашаюсь я, — а что, моя биография предусматривает даже «предстоящую Битву»?

— Ага, — она срывает травинку и сует в рот, меланхолично жуя, — а я — местная сумасшедшая с верой в необычных существ.

— И в то, что, умирая, мы не исчезаем бесследно, — добавляю я, вспомнив давний разговор накануне праздничного вечера на пятом курсе.

— Ага.

Мы долго молчим, и я уже подумываю о том, что неплохо бы пойти в замок на обед, когда рассеянно блуждающий взгляд натыкается на фигуру, бредущую в нашем направлении. Я лежу на камнях, отгораживающих бухту от основных тропинок, и практически незаметен, особенно если смотреть против солнца. А мне рыжие волосы приближающегося видны отчетливо. Это Рон.

Я поворачиваюсь к Луне и замечаю, что она снова плачет. Это не мешает ей разговаривать, крупные слезы медленно ползут по щекам и падают на нагретый солнцем валун. Я прокашливаюсь, и она торопливо смахивает их тыльной стороной руки.

— Луна… — начинаю я, — мы не могли бы спрятаться куда-нибудь или незаметно уйти?

Она оглядывает местность:

— Если очень постараемся. А что?

— Сюда идет Рон Уизли, — говорю я хмуро, — мне бы не хотелось с ним лишний раз пересекаться.

Луна не кажется удивленной; наверное, ей все равно, но она указывает на удачно лежащие камни правее от нас:

— Если спрятаться вот здесь, а потом незаметно перебраться на ту сторону, он нас не заметит. Если он сюда идет.

— Сюда, — вздыхаю я, скатываясь с валуна и пробираясь к незаметной тропинке. Ну и глаза у нее. Я бы и не заметил, что здесь можно выбраться.

Когда Рон перелезает через нагромождение камней, мы уже вне пределов его видимости. Я на какой-то момент забываю о том, что торопился уйти, и бросаю взгляд ему в спину.

Рон стоит ссутулившись и смотрит на воду. Я видел его, что называется, во всех видах и сейчас могу сказать с уверенностью, что он не подозревает о наблюдении. Наверное, его привели сюда воспоминания о том, как они с Гермионой допоздна бродили около озера вечер за вечером. А теперь не перекидываются ни словом уже второй день, даже в Большом зале, когда мы приходим туда поесть. Рон по-прежнему сидит с нами рядом — на сей раз ему хватило ума не кидаться сразу же к Лаванде Браун, но тягостное молчание уничтожает аппетит. Чего он ждал, когда демонстрировал свое презрение ко мне и моим личным отношениям? Когда посылал к черту Гермиону за то, что она взяла мою сторону?

Что я осознаю свои ошибки и немедленно покаюсь? Я не привык отказываться от сделанного выбора, даже если это секс со Снейпом. Кстати о выборе — ненавистное слово сразу вызывает в голове цепочку ассоциаций — он появился у меня в глобальном плане не так уж давно. Хотя Снейп не обсуждал со мной мой треклятый долг, я не могу найти никого иного, кто мог заронить в меня пусть слабую, но надежду. Странно.

Рон внезапно бьет себя сжатым кулаком по ладони, так, что вздрагивают плечи, а потом отходит к ближайшему валуну и усаживается, поставив локти на колени. Мне не хочется выходить к нему. Пусть хоть раз представит себя на моем месте. О-ди-но-чес-тво. Это очень длинное слово, Рон. И очень унылое чувство. Что ты о нем знаешь, ты, выросший в многодетной семье младший сын?