Serpensortia - Фанфик Everything I am

Они опускают головы и кивают. Я отбрасываю салфетку, сквозь зубы бормочу извинения и поспешно ухожу».

Я вздыхаю, снова прокрутив в голове эту сцену. В самом деле, пора признаться себе, Снейп наверняка погиб. Трое суток отсутствия вместо одних, если его схватили, в человеческих ли возможностях прожить столько времени под пытками?

Проще всего пойти к директору и спросить. И услышать либо молчание, либо уводящий от сути ответ. Я не пойду туда. Я не могу выбросить из головы мысль, что все стратегические планы Дамблдора строятся вокруг меня, как ни цинично такое предположение. Если я хоть наполовину прав, Снейпа никто не вызволит. Интересно, мог он ожидать подобного исхода?

Я ёжусь и зябко стискиваю колени. Никто не знает, когда наступит его час. Его могли убить сразу после аппарации на явку Пожирателей смерти. А может быть, он жив до сих пор.

В любом случае, я напрасно торчу здесь второй вечер подряд, игнорируя тренировки по квиддичу.

Мне наскучило играть.

Помню, как я расстроился в первый момент, когда это понял. Понадобился не один месяц, чтобы смириться и принять — я уже не испытываю прежнего восторга, даже осеннее возвращение в команду этого не исправило. Радость от полетов осталась, но сердце больше не колотится в груди, разгоняя адреналин, когда я сжимаю в ладони трепыхающийся шарик снитча, а внизу стонут трибуны болельщиков.

МакГонагалл говорила, что я не должен лишать жизнь красок, не должен перестать видеть в ней яркие и светлые моменты. Я кивал и соглашался, но искренне не мог понять — как можно самозабвенно играть в квиддич, зная, что в любую минуту небо над головой может расколоть весть о начавшейся войне. Не о стычке, не об убийстве нескольких Пожирателей смерти, а о настоящей войне.

Самое худшее в ожидании — то, что оно изматывает. Иногда мне хочется, чтобы это наконец произошло. Тогда я точно знал бы, что у меня появилось место для приложения сил и цель.

Я знаю, что Волдеморт ждет. Он может не знать сути пророчества, но наша связанность друг с другом известна ему не хуже меня. Интересно, отстраненно спрашиваю я у каменных стен, как скоро он попытается снова залезть в мою голову?

В прошлый раз он потерпел неудачу, хотя я до сих пор затрудняюсь подобрать этому объяснение. Мне никогда не удавалось должным образом применить окклюменцию, чтобы защитить сознание даже от вторжения Снейпа. Он немало успел подглядеть из моих скверных воспоминаний.

Да уж, его уроки никогда не отличались милосердием, и эти — меньше всего. Я помню, как он побелел, когда мне однажды — всего однажды — удалось пробить его защиту. Тогда я использовал «Рrotego» и тоже не слишком понимал, что делаю. Но в этот-то раз я что — ухитрился остановить во много раз превосходящего Снейпа Волдеморта просто своим нежеланием?

Мне важно разобраться в этом, важно, потому что я знаю — следующего раза не придется долго ждать.

Я вздыхаю, признавая бесплодность попыток найти ответ. Хорошо бы спросить Снейпа, но неизвестно, будет ли у меня такая возможность. Надо же — чуть ли не впервые в жизни хочу что-нибудь сказать этому человеку, так нет, его именно теперь угораздило подставиться.

Я фыркаю и трясу головой, возвращаясь к воспоминаниям. Здесь нетрудно им предаваться — громадная комната, по углам которой уже залегли тени, гасит любые звуки, какие я могу издавать в одиночку — дыхание, кашель, смех. Сквозь каменные стены не проникают ни шаги, ни голоса из коридора. Теперь, побыв пару вечеров в настоящем, никем не нарушаемом одиночестве, я в самом деле могу сказать, что здесь спокойно. Только зимой, наверное, холодно. Но сегодня уже второе мая, стены успели немного прогреться.

Я откидываю голову на дверцу шкафа за спиной и почти лениво рассматриваю ряды парт. Вот там я обычно сижу — дальний левый угол, предпоследний стол. Здесь обычно располагаются Финниган и Дин Томас. Тут сидят Лаванда и Парвати. Сейчас, в глубокой тишине, кажется почти невероятным, что под этими сводами днем раздаются голоса, звенит смех…

Который немедленно обрывается с его приходом. В присутствии Снейпа никогда не хочется смеяться — он буквально замораживает вас глазами. Он повергает в дисциплину, как в шок.

Я помню, что смертельно боялся его вплоть до окончания пятого курса. Не только потому, что не мог доверять, но и ожидая нападения из-за угла. Мне казалось, вполне в его характере было бы так поступить после случая с думоотводом.

Я опускаю голову, утыкаюсь лбом в колени.

То, за что мне до сих пор стыдно. Какой черт толкал меня под руку, когда я сунулся в память Снейпа?

Я не увидел там ничего, что могло бы понравиться.

Я узнал своего отца едва ли не с худшей стороны.

Я наблюдал издевательства троих над одним, которые никто, кроме моей матери, не пытался прервать.

Что я сам сделал бы с человеком, который посмел бы так влезть в мои воспоминания?

Прибил на месте, честно отзывается внутренний голос. Ему в последние дни просто неймется — давно уже мне не доводилось столько раз сталкиваться со своей совестью.

Да уж… просто толчком в грудь он точно бы не отделался. А Снейп меня пальцем не тронул, по большому счету — только руку сдавил да банку с тараканами вслед швырнул. И то не в голову, а в дверной косяк.

У этого человека, должно быть, железное самообладание.

Я тяжко вздыхаю. Если разбираться совсем честно, он не был по-настоящему жесток со мной на занятиях окклюменцией. Безжалостен — да. Нерасположен к объяснениям — да. Но ведь вряд ли он был в восторге, когда Дамблдор, опасавшийся увидеть в моих глазах Волдеморта, поручил Снейпу со мной заниматься. При том, что я каждым жестом должен напоминать ему моего отца.

«Я не такой, как Джеймс Поттер».

Я уже сказал ему это однажды, накануне отработки. Мне кажется, что с этого момента прошла сотня дней, а минуло совсем немного.

Конечно, он мне не поверил.

Ноги затекли окончательно. Последние два часа я просидел в одной и той же позе, и мне лень ее менять. Я нехотя встаю, делаю для разминки несколько шагов и вновь опускаюсь на скамью.

Какого черта я торчу здесь? Я не знаю. Может быть, потому что здесь спокойно. А может быть, мне просто некуда идти. Странное дело — наверху ждут друзья, несостоявшийся любовник, который не сводит с меня угрюмого взгляда, Дамблдор и весь волшебный мир — тёплый, почти летний, до смерти замучивший меня тем, что я его единственная надежда.

Я вдруг чувствую фатальное одиночество.

Я не хочу никуда идти. Можно, я буду жить здесь, если Снейп не вернется?

По крайней мере, если я буду ночевать за охранными чарами, пропускающими одного меня, я буду избавлен от необходимости слушать свистящее дыхание Финнигана.