Iris Black - Отрезок пути

– Сэр, я просто…

– Да помолчите вы хоть минутку, в самом деле! – неожиданно рявкает он. – Болтаете сегодня без умолку!

Я прикусываю язык. Обвинение ужасно несправедливое, но если Снейп из-за чего-то психанул, на это можно не обращать внимания. Знать бы еще, что именно из сказанного мной спровоцировало такую бурную реакцию. Наконец, он более или менее успокаивается, закрывает шкаф, даже не хлопая дверцей, и снова садится в кресло.

– Скажите, Лонгботтом, – задумчиво произносит он, – а у вашего дяди есть свои дети?

– Нет, сэр, – удивленно отвечаю я.

– Уже легче, – сухо констатирует он. – Впрочем, оставим это. Итак, вы боитесь высоты с восьми лет, правильно?

– Да, сэр, – подтверждаю я. – И кошмары мне тогда часто снились. На первом курсе стало еще хуже, но, когда уроки полетов закончились, все прошло. Только в окна я старался не смотреть. А после полета в Министерство…

– Понимаю. Но зелье вы все равно не получите.

– Я так и подумал, сэр.

– Дело в том, что это не выход, Лонгботтом. Это попытка сбежать от проблемы, – объясняет Снейп. – А вы, несомненно, способны осознать тот факт, что бегство от проблемы ее не решает. Полагаю, альтернатива зелью вас устроит?

– Альтернатива? – я чуть ли не подпрыгиваю в кресле. – То есть я все-таки смогу избавиться от этого страха?

– Избавиться от страха, Лонгботтом, практически невозможно, – усмехается он. – Это не больной зуб, который можно просто вырвать. Ваш страх – любой – это часть вас, и даже если бы вам каким-то чудом удалось от него избавиться, то вы, скорее всего, просто перестали бы быть собой.

– Звучит, как приговор, сэр, – замечаю я.

– Отнюдь, – возражает Снейп. – Избавляться от страха вовсе не обязательно. Можно либо научиться бороться с ним, как с боггартом, либо изменить его, превратив в нечто принципиально иное.

– Как изменить, сэр? – спрашиваю я, рассудив, что сравнивать акрофобию с боггартом, по меньшей мере, глупо, – этот страх практически нематериален.

– Полагаю, вы понимаете, Лонгботтом, что любые противоположные понятия – это зачастую лишь крайности одного и того же, – увидев, что я не понимаю, Снейп морщится, но продолжает говорить спокойно: – Объясню на примере, – он достает из кармана черную, отполированную до блеска волшебную палочку и кладет на стол. – Вот это вражда, – он указывает на рукоять, – это дружба, – тонкий палец перемещается к кончику, – а это нейтралитет, – теперь середина. – Это ненависть… любовь… равнодушие… – движения повторяются, и я слежу за ними как завороженный. – Вы, Лонгботтом, сейчас находитесь здесь, – его палец вновь возвращается к рукоятке, – но можете добиться этого, – палец медленно движется по гладкому черному дереву, – или даже этого, – и замирает, коснувшись кончика палочки. – Вы поняли мою мысль? Лонгботтом, я к вам обращаюсь!

Я нервно сглатываю появившийся в горле комок и облизываю пересохшие губы. Эта демонстрация почему-то выбила меня из колеи, и теперь мне, мягко говоря, не по себе. Логику я понимаю, но не могу себе представить, что подобное можно провернуть с моим страхом. Об этом я и сообщаю Снейпу, что вызывает у него только снисходительную улыбку.

– Вы заблуждаетесь, уверяю вас. Подросткам всегда кажется, что их неприятности – это нечто невероятное и непонятное никому. На самом же деле, не вы первый и не вы последний. Я, например, в детстве боялся темноты.

– Не может быть! – восклицаю я, не сдержавшись.

– Еще как может, – заверяет он, позабавленный моей реакцией, и добавляет, понизив голос: – Только никому не говорите. Впрочем, вам все равно никто не поверит.

Я не могу сдержать смех. Вот уж действительно! Я бы точно не поверил, скажи мне об этом кто-то другой. Даже сейчас верится с трудом. А еще сложнее поверить в то, что Снейп вот так запросто признался в том, что чего-то боялся. С другой стороны, сейчас ведь не боится, так почему бы и нет?

– Разумеется, – продолжает он, – если бы вы боялись, к примеру, горных троллей, менять страх на его противоположность было бы, мягко говоря, неуместно.

Я снова смеюсь. Да уж. Проникнуться симпатией к горным троллям – это, конечно, сильно.

– Мне все равно кажется, что ничего не выйдет, сэр, – со вздохом говорю я. – Мне проще руку себе отгрызть, чем снова сесть на метлу или, тем более, на фестрала.

– Вам не придется этого делать, Лонгботтом. Полагаю, в вашей ситуации разбираться со страхом уместнее именно во сне. Я дам вам одно зелье, которое поможет.

– Поможет перестать бояться, сэр?

– Нет. Оно поможет вам мыслить более или менее ясно и понимать, что происходящее – всего лишь сон, и вам ничего не грозит, даже если вы свалитесь в бездонную пропасть.

– Понятно, сэр, – киваю я, стараясь отогнать немедленно появившиеся в голове картины падения в эту самую бездонную пропасть.

– Зелье нужно принимать непосредственно перед сном, одного небольшого глотка будет достаточно, – объясняет Снейп.

– Понятно, – снова говорю я. – А дальше что делать?

– Не представляю.

– Как это, сэр?

– Так, – он пожимает плечами. – Это ваш сон и ваш страх. Вот сами и разбирайтесь. Я вам не нянька…. Да не дергайтесь вы так, Лонгботтом, – усмехается он, увидев, что я закусил губу и опустил глаза. – Я действительно не могу дать вам никаких практических советов. Все это слишком индивидуально, и вы должны сами понять, что нужно делать. Если, конечно, решитесь.

– Ясно, сэр.

– Так что? Нужно вам зелье, Лонгботтом?

– Да, профессор, – твердо отвечаю я. – Мне ужасно надоело притворяться глухим в ответ на просьбы выглянуть в окно и посмотреть, какая там погода.

Вечером, перед тем, как лечь спать, я думаю о том, что говорил Снейп. Кто знает, возможно, он и прав. Возможно, есть в этом какой-то смысл. В конце концов, я и его самого раньше боялся. А теперь… теперь даже не знаю, как именно я к нему отношусь. Хорошо – звучит слишком расплывчато, слишком банально. С теми, к кому хорошо относишься, можно перекинуться парой ничего не значащих фраз, с ними можно выпить пива или поболтать ни о чем, с ними можно обсудить учителей или последние новости из «Ежедневного Пророка». А Снейп – это другое. Нечто большее, чем просто учитель. К просто учителям не приходят на чай, с ними не обсуждают Пожирателей смерти и Пророчество, им не рассказывают о своих страхах, в их кабинетах не вызывают Патронусов. И плевать мне, что он – декан Слизерина. В конце концов, после того, что я узнал о распределении по факультетам, глупо придавать этому значение. Он – шпион Ордена Феникса, и за одно это заслуживает уважения и восхищения. У кого из гриффиндорцев хватило бы храбрости лгать в лицо Волдеморту, которого, по слухам, вообще невозможно обмануть? А ведь среди слизеринцев есть дети Пожирателей. Так как еще ему вести себя с нами?