Svengaly - Красноармеец Горшечников

- Вымок я. Она меня чаю выпить позвала. Ты что, Серафим?! Разве я ей пара? И вообще, я другую люблю.

Из темноты показался Храпов. Лохматый серый Зуб, сердито ворча, мотал в пасти какую-то тряпку.

- Убёг, - сказал Храпов, вытирая красное лицо. - Вот Зуб клок ему из штанов выдрал, да проворен оказался, подлюга - скакнул через забор, и поминай как звали.

- Что там? - дрожащим голосом спросила Флора.

Соседнее окно с треском распахнулось, показался Север в расстёгнутой рубахе, с браунингом в руке.

- Серафим, зараза, ты стрелял?

- С ума съехал?

Комиссар начал что-то говорить, вдруг, не закончив, повалился назад.

- Ах, чёрт! - сказал Чернецкий. - Это ведь в него стреляли. Не иначе, языком кого оцарапал. Пойдём, Хмуров, поглядим. Гарька, ты куда?

Горшечников устремился на улицу, на ходу вытаскивая наган: между сплетений виноградных лож и досками забора ему почудилось белое пятно. Он полез через забор; мешал наган, лозы цеплялись за штаны. Выругавшись, Гарька сунул наган обратно в кобуру; в этот миг застучали копыта, и кто-то, закутанный в чёрное, проскакал мимо на белой лошади.

Горшечникова схватили за ногу и потащили назад.

- От шальной! - приговаривал Храпов. - Ежели б он выстрелил в тебя, дурня?

- Я его видел!

- Что ты видел?

- В чёрном… на белой лошади…

Храпов только рукой махнул.

* * *

Ещё не было девяти, но от вчерашнего ливня не осталось и следа; только под акациями ещё не высохла лужа. Грязный белый козёл напился дождевой воды, покосился на Горшечникова змеиным глазом.

- Не шали! - предупредил его Гарька.

Козёл тряхнул репьястой бородой. На летней кухне шумели: Олёна прогоняла очередного дежурного, Долгодумова.

- Уж я знаю, какой из тебя повар, - ехидно выговаривала она. - Только и попросила чаю заварить, так у тебя котёл взорвался.

- Я не виноват. Кто-то в дрова динамитную шашку положил, - сопротивлялся Новил.

- И кто же этот «кто-то»? Барон Врангель подкрался?

- Ты Севера не видел?

Гарька уставился на Георгину, потом сообразил, что в ночном происшествии она участия не принимала.

- Он в госпитале.

Георгина схватила воздух ртом и вцепилась в калитку обеими руками.

- Что с ним?

- Кто-то в него стрелял ночью.

- И… что? Как?.. Он жив?

- Вроде жив. Он ещё в окошко выглядывал, был в сознании, а потом - брык!

- Куда - брык?! Что значит - брык?! - закричала Георгина. - Что ты мямлишь, Горшечников? Я тебя русским языком спрашиваю - что с Ксаверием?

- Живой он, - сказал Лютиков с улицы. - Немного голову оцарапало. Была бы Померанцева тут, перевязала бы на месте, но она в госпитале, помогает докторам.

- Гарька, - зашептала Георгина, наклонившись к Горшечникову, - сходи к Померанцевой, ради Бога. Посмотри, как он там.

Гарька понял, что дело серьёзное: на его памяти Георгина ни разу не поминала бога.

- Сейчас сходим, Ромка только кашу доест.

- Как можно думать о каше, когда человек погибает?

- Ты что? - Гарька с изумлением глядел на слёзы, текущие по щекам подруги. - Да что ему сделается, Северу твоему? Хочешь, пойдём вместе.

- Вот ещё, не хватало! - Георгина вскинула голову. - Не дождётся он, чтобы я за ним бегала!

- Чудишь, подруга, - вздохнул Горшечников.

Ромка с охотой согласился пойти с другом. Хмуров, не раз навещавший Померанцеву, подсказал им, как добраться до госпиталя, но, оказавшись на месте, друзья растерялись. Гарька пошарил глазами по вывескам, состоявшим из непонятных словесных огрызков, точно их составлял заика - нар… пром… раб… быр… дыр… - и, отчаявшись найти нужное, обратился к худенькой ясноглазой девочке.

- Вам туда, - девочка показала за мохнатые кусты. - Пойдёмте, провожу.

За кустами обнаружилось длинное кирпичное строение - госпиталь.

Раненых и больных было много; в палатах люди не помещались, лежали в коридорах и даже в саду. Между кроватями и топчанами сновали сестрички с измученными лицами. Девочка провела Гарьку в комнатушку размером со шляпную картонку. Помещались в ней ровно одна Померанцева и стул с комиссаром Снейпом. Серафим Чернецкий устроился на подоконнике, свесив ноги в сад.

На паркете возле окна красовалось жирное чёрное пятно.

- У нас зимой тут железная печка стояла, - объяснила девочка. - У, гадина проклятая! Грела на копейку, а чадила на рупь. Мы её теперь на двор выкинули.

Померанцева перевязывала комиссару голову. Тот сидел со смущённым видом.

- Стоило возиться из-за такой ерунды. Лютиков бы перевязал, и ладно. Какого ты лешего меня сюда приволок? - фыркнул он на Серафима.

- Вот тебе вместо «гран мерси, мсье Чернецкий, за своевременную доставку до лазарету», - пожаловался Серафим. - Сволочь ты неблагодарная.

- Чуть левее, и с тобой бы возился похоронных дел мастер, - сказала Померанцева с укоризной, словно это Север был виноват, что в него стреляли.

- Видно, тот ещё стрелок, - зевнул Чернецкий. - Палил по неподвижной мишени - да ты ведь ещё и под лампой сидел? - и промазал.

- Я карандаш уронил, наклонился - вот мимоходом и чиркнуло.

- Всё равно. Интересно, кто этот снайпер?

- Снейпер, - поправил комиссар. - Поскольку охотился не на бекаса, а на Снейпа * Я было подумал, это ты, из-за Делакур, - добавил он вроде в шутку.

Чернецкий постучал себя пальцем по лбу.

- Не родилась ещё та красотка, из-за которой я б убил кого-нибудь. Особенно тебя, убогого.

- Почему - особенно меня?

- Дорог ты мне как воспоминание о днях моей боевой славы. Так сказать, сувенир, вроде кружечки «Привет из Кисловодска».

- Здравствуй, Горшечников, - поприветствовала Гарьку Померанцева.

Чернецкий посмотрел на него с весёлым удивлением.

- Добрый день, - откликнулся тот, соображая, как объяснить Северу своё появление. - Я тут мимо шёл и… эээ… подумал, дай загляну…

- Ну, заглянул, - неприветливо сказал комиссар. - Легче стало?

- Эээ… я тогда пойду?

- Ты здоров? - с сомнением спросила Померанцева.

- Да. Я… здоров.

- Он всегда такой, забыла, что ли? - усмехнулся Север. - Ты здесь один?

- С Улизиным.

- Подождите на улице, вернёмся вместе.

Улизин любезничал с хорошенькой сестричкой; на известие о том, что комиссар почти что невредим, только кивнул - дескать, кто бы сомневался.

В саду под платаном отдыхала Марина Эджкомбова, помощница Померанцевой, рослая деваха с некрасивым прыщавым лицом. В отряде Севера она была уже с год, но друзей не завела из-за нелюдимого, неуживчивого характера.

Рядом с ней - Гарька не поверил своим глазам! - стояла та самая девушка, и платочек на ней был тот самый - небесного цвета. Лицо Эджкомбовой казалось угрюмым, словно разговор был ей неприятен, но Горшечников знал, что Марина всегда так выглядит.

- Отлучусь на минуту, - сказал он Ромке.

- Зачем?

- Знакомую встретил. Подойду, поздороваюсь.