Svengaly - Красноармеец Горшечников

Гарька не знал, почему ни сам он, и никто из товарищей, и даже помополит не возразили на ромкины слова.

* * *

Улицу перебежала кошка. Ветер гнал по мостовой мусор, швырял песок в закрытые ставнями окна одноэтажных домиков.

Кристалевский поднёс спичку к папиросе. Ветер хлестнул по щеке, затушил огонёк.

- Пся крев! - Чекист снова полез в карман за коробком.

Гнилые спички ломались в пальцах. Закурив наконец, Кристалевский с жадностью затянулся, взглянул на циферблат золотых часов.

Над головой хлопала ставня. Грохот не тревожил ни жильцов - дом пустовал, ни прохожих - улица была безлюдна.

- Где же он? - Кристалевский нащупал записку.

Послышались шаги.

- Наконец-то!

- Прости, что поднял тебя в такой час.

- Брось, что за глупые церемонии.

- Хорошо. Дело безотлагательное. Сейчас он появится.

Кристалевский кивнул.

- Слышишь?

- Нет.

- Тихо идёт. Может, теннисные туфли… Да вот же он!

Кристалевский вытянул шею.

Вспышка разорвала темноту; алая пятиконечная звезда расцвела перед глазами чекиста.

«Молния?..» Додумать он не успел.

Убийца взял его под мышки и отволок в палисадник. Порылся в карманах Кристалевского, вытащил записку и тут же, на месте, сжёг. Забрал револьвер и документы, часы оставил. Подумал, окунул пальцы в кровь и написал на стене: «Смерть коммунякам!» Буквы едва виднелись на потемневшем от непогоды дереве.

Ещё не рассвело. В прежние времена рабочие уже спешили бы на завод и в порт, но сейчас город спал. Чёрная кошка перебежала дорогу. Убийца вынул револьвер Кристалевского. Кошка шмыгнула в подворотню, заорала из тьмы.

- Стерва!

Далеко за городом началась артиллерийская канонада.

* * *

Померанцева склонилась к раненому - благообразному волжанину с негигиеничными льняными кудрями до плеч - и вложила персты в его рану. Пациент взвыл.

Гарька сглотнул и отвернулся.

- Марина? Она понесла бинты в прачечную. - Померанцева бросила в кювету окровавленную пулю. - Походи по двору, может, встретишь.

Беленькая собачка выползла из-под табуретки и умильно заглянула фельдшерице в глаза.

- Нет, Пилюлька, это не тебе, - благодушно сказала та. - Обедать будем позже.

Гарька сглотнул ещё раз и поспешил уйти.

Георгина не скучала: собрав вокруг себя толпу раненых, она рассказывала о Веймарской республике. Гарька с трудом дождался, пока подруга закончит рассказ.

- Повидался?

- Она в прачечной.

- А где это?

- Я не спросил.

Георгина не успела возмутиться гарькиной нерасторопностью - Эджкомбова шла им навстречу: серое платье, серая косынка, прижатый к животу оцинкованный таз. На широкой нечистой щеке пламенел вулканический прыщ, готовый, кажется, в любую секунду исторгнуть потоки лавы. Гарька с трудом отвёл от него взгляд.

- Марина, давно не виделись! - обрадовалась Георгина так ненатурально, что Гарька даже поморщился.

Эджкомбова, однако, осталась спокойна.

- А, Грамматикова. Слышала, ты ушла из отряда.

- С чего ты взяла?!

- Мне так сказали.

- Марина, - Гарька сделал умильное лицо, - помнишь, я к вам приходил недавно?

- Ну.

- С тобой была девушка.

Марина глядела на него не мигая. Глаза у неё были бледные и круглые, как у селёдки.

- Я её не знаю. Она спрашивала, как найти какого-то больного… забыла фамилию. Я ответила, что лучше ей спросить у докторов, и она ушла. Больше я её не видела.

- Спасибо, - изнемогший Гарька дёрнул Георгину за рукав. - Если вдруг она придёт ещё раз, спроси, как её зовут.

- Зачем?

- Надо очень! - заорал Гарька. - Очень надо! Пожалуйста!

- Ладно. - Эджкомбова поддёрнула юбку и затопала дальше.

- Не человек, а рыбина!

- Уж ты скажешь, - проговорила Георгина вяло.

- Пиранья, - уточнил Гарька. - Видела в Брокгаузе пиранью? Эджкомбова, как с натуры. Опять мне не повезло…

- Где ты увидел свою девушку впервые?

- Во Дворце труда.

- Не может же никто её не знать. Если бы у тебя была фотография, ты бы быстро её нашёл.

Гарька застонал. Если бы у него была фотография!

- А вдруг она некрасивая? - поддразнила его Георгина.

- Не может этого быть!

- Ты даже лица её толком не видел. Возьмёт да и окажется косой или рябой.

- Знаешь, Георгина, некоторые любят до того некрасивых, что лучше бы они были косые или рябые.

Георгина замолчала, соображая, был это ответный выпад или просто философское замечание. Листок «Красный день», гонимый ветром, прыгнул с земли и залепил Горшечникову физиономию.

- Тьфу! - Гарька скомкал его в горсти, успев прочесть: «… даёш обобществление женщин!» - в газете заседали радикальнейшие орфографисты, призывавшие к отмене вслед за «ером» всяких знаков после шипящих. - Тебе когда к Шмелёву?

- К девяти.

- Наверное, будешь секретную карту чертить.

- Смейся, Горшечников, смейся. Карту… Чай я буду пить. С лимоном. Всю ночь. Просто удивительно, до чего сильно недоверие к боевым качествам женщины! А ещё Шмелёв будет спрашивать, давно ли я писала родителям. Он меня как увидит, так и спрашивает… как будто домой отправить хочет, - прибавила Георгина с горечью. - Я иногда подозреваю, что они с комиссаром сговорились выжить меня из Красной армии.

- Выдумываешь ты всё. Спросил про письма, что с того? Были б у меня родители, я бы каждый день им писал.

- Так я и пишу! Пусть не каждый день. Кстати, надо забрать карточки. Зайдём в ателье?

- Пойдём прямо сейчас, потом не успеем.

* * *

В патруль отряжали всего семерых, охранять отряд комсомольцев.

- Как, Антонина Фёдоровна, и вы здесь? - произнёс Лютиков с недоумением. - Неужели среди комсомольцев не хватает парней?

- Вот это здорово! - возмутилась товарищ Тонька. - В дни, когда всё прогрессивное человечество борется за освобождение женщин от вековечного гнёта и заржавелых цепей патриархальной семьи, вы, товарищ помполит, высказываетесь таким отсталым образом!

- Сдаётся мне, что женщин освобождают от цепей не затем, чтобы они на себя надевали винтовку и подсумок, - заметил Долгодумов.

- Неправильно тебе сдаётся, Новил. Когда надо, мы и с винтовкой, и со станком управимся не хуже любого мужчины.

Управляться товарищу Тоньке было не с чем: винтовок на всех комсомольцев не хватало. Лютиков больше с ней не спорил, но старался держаться так, чтобы Нимфадорова всегда оказывалась за его спиной. Опасаться, впрочем, было нечего, и занятья нашлось немного. Услышав приближающихся конников, серые люди бесшумно исчезали в подворотнях и подъездах домов, ныряли в подвалы и укромные калитки.

Разняли пьяную драку на Брехливом мосту, отбили девицу, промышлявшую собой, от стаи одичавших собак, едва отбились от девицы, непременно желавшей отблагодарить всех спасителей по очереди (тут товарищ Тонька оказала отряду неоценимую помощь, грудью заслонив товарищей от аморальных посягательств) - больше ничего за всю ночь не приключилось.