GrayOwl - Замок Эйвери

Величиной был с десятину,

Как сам Овидий говорит.

Но змея, что сильней страшит,

Зреть никому не приходилось,

Чем тот, чей зрю жестокий вид,

Когда прошу у дамы милость.

Семь глав сидят на шее длинной,

И каждой доброта претит.

Нет сил управиться с кручиной,

Душа томится и скорбит:

Отказ, Презренье, Страх и Стыд,

Досада, Строгость и Унылость

Ввергают душу в мрак обид,

Когда прошу прошу у дамы милость, - подпевает мне прекрасно поставленным голосом Блейз, - ещё один талант?

У дамы сладостной личина

Жестока: смех уста язвит;

Для смеха вряд ли есть причина,

Когда я мукой в прах разбит.

Меня страшит, меня крушит

Та боль, что в сердце поселилась,

Она терзает и томит,

И хором:

Когда прошу у дамы милость.

Глава 24.

Семь глав сидят на шее длинной,

И каждой доброта претит.

Нет сил управиться с кручиной,

Душа томится и скорбит:

Отказ, Презренье, Страх и Стыд,

Досада, Строгость и Унылость

Ввергают душу в мрак обид,

Когда прошу прошу у дамы милость, - подпевает мне прекрасно поставленным голосом Блейз, - ещё один талант?

У дамы сладостной личина

Жестока: смех уста язвит;

Для смеха вряд ли есть причина,

Когда я мукой в прах разбит.

Меня страшит, меня крушит

Та боль, что в сердце поселилась,

Она терзает и томит,

И, хором:

Когда прошу у дамы милость.

Блейз ещё выводит высоким голосом замысловатую шуточную руладу, и музыкальная часть вечера заканчивается нашим общим весёлым смехом…

Да, всегда пел только я, другие же - Тонкс, Гарри, Хоуп, Ремус - только внимали, и ни с кем из них я не пел хором. Как же это, оказывается, замечательно!

Даже с Гарри я столько не смеялся, был более скованным и одновременно раскрывал тайники своей души, в то же время познавая возможности собственного тела… А с Блейзом не надо заниматься поучительными историями об унижениях Альбуса, жуткого самолечения, ещё более страшного, высасывающего душу не хуже Дементора, чувства полного, колоссального одиночества… вот и сейчас даже тайком от самого себя вспоминать не нужно… вот уже Блейз подобрался совсем близко, но вместо того, чтобы поцеловать, надувает губы, становясь ещё большим ребёнком, и просит:

- Сев, в-всего разик.

- Только поцеловать, ну, можешь ещё шеей заняться, я не против.

Он молниеносно оказыается у меня на коленях и целует так, как это делают дети - чмокает в щёку, потом в глазах его появлется звёздный свет, и он начинает покрывать поцелуями, глубокими, до боли от охватившего меня вожделения, шею, ласкает языком кожу за ухом, прикусывает мочку… у кого, где и когда этот юноша научился… такой изысканной ласке, к которой приходят годами, и я тихо спрашиваю, как около полумесяца назад:

- Неужели ты… сам придумываешь эти ласки?

Он на миг отвлекается от своего занятия и, лаская мои волосы, нежно шепчет:

- А это разврат? Скажи.Только не смейся потому, что, да, это я сам… так тебя люблю.

- Нет, возлюбленный мой, конечно это - не разврат, это называется любовными играми. А то, что ты сам, несмотря ни на что, сохранил способность, а, главное, желание экспериментировать в весёлой науке любви, говорит лишь о силе твоего духа, ну и… любви ко мне. Ты пробовал проделать то же самое с Клодиусом? Ответь - я не буду ревновать к такому паршивцу.

- Д-да, пробовал, пару раз поласкать его лицо, но он не позволил, сказав, что это «глупые игры для сосунков», так он сказал. Я даже полностью обнажённым его не видел, только фрагментами, главный из которых… ну, ты понимаешь. А ещё он почти всегда был сверху и там бы и оставался, но удовлетворить его могло только около десяти актов за ночь. Подожди, я расскажу всё, чтобы ты знал, а то у меня потом смелости не хватит рта раскрыть, а сейчас я навеселе и могу говорить, так вот, если бы он не утомлялся так сильно, будучи сверху, а он был грузноват, мой Клодиус, да и остаётся таким, мне и не удалось бы побывать в его излюбленной позе… но быть с тобой - это совершенно иное, это обострение всех органов чувств, нет, это просто непостижимое ощущение парения, как птица…

- А приземление очень неприятно?

- Если ты о семяизвержении, то след этого чувства остаётся надолго, анус тоже пульсирует и снова жаждет либо нового соития, либо преобладает «жажда» пениса овладевать снова и снова. Так что для меня единичная эякуляция лишь подталкивает к дальнейшему занятию любовью - весёлой наукой, как ты говоришь.

- Сейчас я прочту тебе из Петрарки, - говорю я внезапно для самого себя, лишь понимая, что Блейза пора выводить из этого затягивающего, как трясина, «омута памяти», он спокойно, даже слишком после таких пылких откровений, соглашается.

- Слушай внимательно - это песни твоей родины. Ты готов?

Блейз кивает, держа в руке очередной стакан, пока ещё полный.

Когда уснёт земля и жар отпышет

И на душе зверей покой лебяжий, - Блейз тихонько стонет.

Ходит по кругу ночь с горящей пряжей,

И мощь воды морской зефир колышет, - Блейз постанывает и вот уже плачет, крупные капли слёз собираются в уголках его неземных зелёных звёзлных глаз, но я понимаю - это катарсис, и Блейз должен пройти чрез муку, чтобы возродиться обновлённым, без страха перед уже несуществующим зверем, пройти путь до конца свободным. Чтобы глаза больше не затуманивались страхом и тоской… И я продолжаю читать нараспев, словно заклинание:

Чую, горю, рвусь, плачу - и не слышит -

В неудержимой близости всё та же -

Целую ночь, целую ночь на страже, -

И вся, как есть, далёким счастьем дышит. - Блейз замер в ожидании грядущего окончания. Вот и оно:

Хоть ключ один - вода разноречива -

Полужестка, полусладка - ужели

Одна и та же милая двулична?

Тысячу раз на дню себе на диво

Я должен умереть - на самом деле -

Я воскресаю так же сверхобычно, - лицо Блейза окончательно проясняется - он пережил муку подобно гениальному автору сонета.

- Bravissimo, monsenior Severuss! Я пережил смерть и воскрес этими строками - неужели он… так любил эту женщину?! Это невероятно, это - лучшее после Данте в итальянской скудной, но проявляющейся перлами, поэзии! А по силе живого, человеческого чувства, даже превосходит предшественника. Ты видел - я плакал? Но это не пьяные слёзы, которым кнат цена, это - большее…

- Катарсис, - подсказываю Блейзу.

- Да, именно! И теперь мне не страшно войти в… те комнаты! Я больше не боюсь мёртвого зверя, веришь?

- Да, - с готовностью подтвеждаю.

Хочешь, ещё почитаю? Любовное, но очень редкое - из лирики Древнего Египта, о Жрице богини Хатор? - желаю я перевести внимание Блейза с так поразившего его произведения, а, зная, что он - бисексуал, можно положиться на удачу, решив, что достаточно откровенное описание женского тела только поможет ему.