Татьяна Мудрая - Фантош

— Татьяну? Таню? Как это получилось?

Он пожал плечами.

— В твоём присутствии, моя царица, аменокаля моя, много удивительного и даже невероятного способно родиться на свет. А теперь сойдём с наших мехари и честь по чести поприветствуем наше новое племя. Вы, Леонид и Камилл, идите за нами следом. Я так полагаю, скучать вам долго ещё не придётся.

«Забавно, однако. Вот мы совершенствуемся, совершенствуемся, становимся лучше, умнее, добрее, а до чего всё-таки приятно, когда кто-нибудь принимает за тебя решение, — подумал Горбовский, резво ковыляя по барханам позади Кахины и впереди верблюдов, ведомых Халидом в поводу. — Однако не становится ли такое решение нашим кровным, если его принимают по любви?»

Последнее слово буквально хлестнуло Алексея по глазам. Любовь. И — не братняя и сестринская, нет. Словно для того, чтобы у него не оставалось никаких сомнений, под основным текстом было выведено рукой Гаи:

«Я прожила две трети жизни в слепоте — как я могла без Зорьки, без Зари-Зореньки, даже не понимаю. От года до десяти, когда я прозрела. Теперь я вижу перед собой прямой путь, и теперь мне стало легко ждать».

Как писать-то выучились оба, туповато подумал Алек. Начитанные до ужаса. И взрослые уже…

Взрослые. Особенно изменился Зорикто: возмужал, но оставался в то же время утончённо женственным. И Гаянэ — давно не скороспелка, не «тин» какой-нибудь. Балансирование на грани — верно. То, насчёт чего шутил Кола Брюньон, что волк мог бы полакомиться этим изрядно — да.

Почти взрослые. Охваченные незаконной, кровосмесительной страстью, прочеркнуло мозг Алека точно молнией. И хотят, чтобы… Специально хотят, чтобы я знал? Потому и делают отсылки к Рембо — все знают про него и Верлена, которого он любил. К Гумилёву — а по аналогии встаёт имя Кузмина, которого терпеть не мог Николай Степанович.

К кому пойдёшь со всем этим, если не к жене?

Он бросил стопку книг и посланий на стол — не мог смотреть дальше. И уселся в гостиной на матрас. Кажется, прошло много времени, потому что книги то появлялись у него в руках, то он оказывался вместо рабочего кресла снова на матрасе и лёжа навзничь.

Наконец, Эльвира Зиновьевна являет своё светлое личико.

— Эля, — зовёт Алексей. — Подойди сюда скорее.

— Разуться хоть можно?

Это он ей разрешает. Даже снять верхнюю одежду. В запале негодования он совсем забыл, что на дворе лето…

Когда жена появляется на пороге большой комнаты, листы рассказа летят едва ли не ей в лицо.

— Что ты яришься? Ну, влюбились, ну, романтики, как всё почти в таком возрасте. Зорикто уже почти совершеннолетний, девочка его ждёт.

— Дура. Они же брат и сестра.

— Сводные. По причине нашего с тобой брака. И даже не привенчанные. Ты православный, я буддистка.

До Алексея доходит сначала то, что говорилось о единой вере в повести, потом — что жена формально права насчёт их детей. У них и фамилии разные — Эрдэ не захотела лишать сына дедовой клички.

— Всё равно это безнравственно. У них должны быть иные стереотипы. А потом, Гаянка ещё мала. Хочешь, чтобы твоему… впечатали изнасилование несовершеннолетней?

Презрительная, почти непечатная кличка едва не вырывается из его рта, но Алек удерживается. Он смутно осознаёт, что его провоцируют. Хотя бы отчасти…

«Отчасти осознавал или отчасти провоцировали?» — Алексей неловко поворачивается на бок, потом грузно переваливается назад на спину.

— Эрденэ!

Жена почти подбегает к нему. Нагибается. Приклоняет ухо к губам.

— Эрдэ, в современном мире муж не является единоличным держателем блага и истины. Помнишь, как и когда ты это сказала?

— Не помню.

— Ну, когда я требовал, чтобы Зорикто отправили к родне хотя бы до вуза. Или устроили в общежитие для абитуры.

Там за умеренную плату можно было получить место в комнате или даже свободный номер, была своя столовая — получалось вроде интерната для иногородних.

— А. Ну, добился ты своего. Тактическая победа…

— Стратегическое поражение.

Шутка смешит обоих. Во всяком случае, самого Алека.

Он заново переживает, оборачивает в закоснелом мозгу прочитанное тем диким вечером, и в глубине текстов проявляются иные грани.

Великолепное безразличие пасынка, когда ему было объявлено о разводе с семьёй и о причине этого, немного удивило, но больше того раздразнило Алексея. Увидел в этом показную браваду? Или обиделся на сыновнюю непробиваемость? Кажется, если бы отправили не на другой конец Москвы, а на край света, — и мускулом на лице бы шевельнул.

— Я совершеннолетний и, значит, уже взрослый, вы правы, — ответил. — Бакалавриат длится четыре года — в самый нам раз.

Эрденэ кивнула, соглашаясь, Алексей готов был вспылить уж от одного этого:

— Конечно, ты прав. Ты уже мужчина, а настоящий муж должен управлять собой. Знать и ощущать свои пределы.

— Бог поставил непреложные границы всякой вещи, чтобы человек непременно их нарушал, — ответил Зорикто.

Непонятный, ложно многозначительный обмен репликами.

Договорились о комнате быстро: Алексей почти не вмешивался. Мальчик собрал кое-какие вещи, учебники — и уехал.

Куклы остались — Гаянэ перенесла обеих к себе и усадила рядом с кроватью. Иногда она сидела в обнимку с одной из «персон» и читала книгу или ридер. В такие моменты отцу казалось, что она подзаряжается, напитывается флюидами в равной мере от того и другого. Проникается алгоритмом, вбирает в себя программу.

Она тоже в скором времени протоптала себе дорожку от дома. К колледжу тоже надо было усердно готовиться — собеседования с детьми, интимные разговоры с родителями и снова задушевные разговоры с претендентами.

Директор, моложавый, практически лысый субъект, худой и с острыми, как шпильки, глазами, говорил Алексею:

— Из этого клуба к нам приходят незаурядные личности, но ваша дочка — это нечто особенное. Я не о телесном развитии: в конце концов, дать такое — не самое сложное. И не о духовном: методика развития способностей такова, что без такого практически невозможно добиться сколько-либо значимых результатов. Но ваша Гаянка не боится высказывать свои мысли, истинно свои. Не совпадающие с традиционными и нередко даже идущие вразрез с главенствующими у нас религиозными постулатами.

— Это плохо?

Сам Алек именно так и подумал.

— Это опасно для окружающих. Для неё — не так. Не ведающий боязни уже самим этим фактом защищён.

— Вы любите парадоксы, Аркадий Игнатьевич.

— Советую вам присоединиться, Алексей Игоревич.

В результате этих разговоров дочка стала дома только ночевать. Ранним утром, сполоснувшись под душем, перехватив кусок и закинув за плечо бокэн в специальном матерчатом чехле, бежала на подготовительные уроки. Овладевать собой.