Татьяна Мудрая - Фантош

Семья — тихая гавань. Семья — болото. Алек удивлялся, до чего всё запустело и остановилось, стоило всему исполниться по слову её главы.

Как раз в это время из сознания Алекса выплыла та сказочка, которую дочь механически соединила с «Гадкими лебедями». Под названием «Юродка» О резонёрке и провокаторше, с раздражением подумал тогдашний Алек. Но как я ухитрялся не замечать стержня, на какой нанизаны эти новеллы? Ловил крошечное зерно поверхностного смысла, но ни одна из аллюзий передо мной не открывалась, сокрушался Алек теперешний. Поистине, Бог, желая наказать, в первую очередь лишает…

Нет, в самом деле. Как я тогда ухитрился не заметить эпиграфа, взятого из самих «Лебедей»? Хотя это и тогда ощущалось далеко не простым озорством…

«Каждый раз, когда покушаются на мою свободу, я начинаю хулиганить.

…Они втроём сбежали по лестнице в вестибюль, совсем уже пустой: бармен Тэдди, потрясающий обрезом, внешне хладнокровная Диана и Виктор с плащом, который обмотал вокруг руки по образцу старых шпажных дуэлянтов. И тотчас услышали слегка тягучий голос, доносящийся из ресторана:

— Душа моя Сумман, не сморкайтесь в мою чечевичную похлёбку, она от того калорийней не станет.

В полумраке высвечивались две здешних ключевых фигуры. Одной был Павор, скалой нависший над непонятным с виду существом, которое с шумом мело из плошки овощной суп. Другой — само существо неотчётливо женского пола. Вместо платья оно употребляло длинную белую срачицу, в качестве пончо — сдвоенный бухарский намазлык, слегка похожий не одежду самурая, и звалось дивным именем Уррака. Отчего эту кличку сразу же по прибытии, имевшем место около двух лет назад, попытались нецензурно срифмовать. Но Уррака, посмеиваясь, объяснила, что упомянутая часть тела у неё медная, как, по всей видимости, и лбы соперников. Ну и кулаки тоже. И башмаки… нет, башмаки железные, фирмы «Доломит». Как говорится, сама кого хочешь обижу. Поэтому горожане прилюдно и даже заглазно потешались лишь над историей прибытия Урраки с семейством в город. Любимой доченьке, по её словам, весьма и весьма хвалили местную гимназию и находящийся поблизости интернат для продвинутых пиплов. Поэтому обе дамы быстренько снялись с насиженного места, с успехом выдержали вступительный экзамен и купили заброшенный домик неподалёку от гостиницы. Дочке, именем Кахина, тогда как раз исполнилось тринадцать лет: хорошенькое смуглое личико без румянца, непроницаемо умные глаза, длинная коса и развитый плечевой пояс умелой наездницы. В седло ипподромного мерина села лет в девять-десять, а когда ноги стали расти от шеи, конюхи стали подсёдлывать ей высококровных жеребцов. Мать перед этим чудом природы гляделась в лучшем случае бабушкой: сплетничали, что временами Кахина поколачивает родительницу за неряшество, злоупотребление женскими правами помимо обязанностей и остроумие на грани фола, неуместное в таком почтенном возрасте. Особенно перед лицом таких двусмысленных субъектов, как Павор Сумман.

— Где ваш ребёнок? — крикнула Диана. — Кахина где?

— Полагаю, там, где все порядочные люди, — спокойно ответила Уррака. — За трехрядной колючкой. Видите же, что я сегодня осталась без завтрака. Тэдди, шустрила старый, ты чего от дела отлыниваешь? Тогда не пеняй, что мы тут крепко похозяйничали. Не одна я, господин Квадрига тако же изволили проголодаться и куда более того возжаждать. Теперь уж вырубились они, по правде говоря.

Павор отхаркался, сплюнул на пол:

— Я ж ей говорю. Этот Зурзмансор…

— …кольца Альманзора, детская пьеска, в самый нам раз… — тихонько вплела в его речь собеседница.

— …этот долбаный мокрец и вашу дочь, и всех детей, и вас саму брезгливо понюхает и сгребёт совочком в помойное ведро.

— Я уже там нахожусь, — промолвила Уррака, невозмутимо хлюпая свой супчик. — Чего же боле, что я могу ещё сказать вашим уважаемым органам слуха и подслушивания.

— Она вам хоть написала? — спросил Виктор.

— Не-а. Подошла под моё родительское благословение. Вместе с этими своими друзьями… Ирма, Бол-Кунац, Сувлехим Такац.

— Чего?

— Его звали Сувлехим Такац, и был он почтовой змеёй, — процитировала женщина модного барда. — Женщины несли свои тела как ножи, когда он шёл из школы домой… Моя говорит — поженятся лет через пять-шесть. Когда у нашего Валерианса с личика акнэ сойдёт, я так полагаю.

— Что вы городите, идиотка чёртова, — произнёс Тэдди с предельно возможной учтивостью.

Уррака дохлебала своё и выпрямилась, аккуратно отодвигая Павора в сторону:

— Весь аппетит мне испортил. Пуля в рот тебе вкуснее пули в тыловых частях, да? Так спеши к раздаче, приятель. Хотя не очень получится. Уж пробки на дорогах, небес открылись хляби, и грузовик судьбы твоей разбился на ухабе.

Хляби в самом деле вывернулись наизнанку: Виктор даже не представлял себе, что бывают такие дожди. Тропической густоты и арктической температуры, хлещущие в лобовик и брезентовые бока набитого под завязку фургона мелкими острыми ледышками. От каждого удара гневной воды брезент содрогался, Тэдди рядом с ним и Диана за рулём по очереди ругались сквозь зубы: всё чернее и чернее. Приютская и портовая крыса, мародёр, драгдилер, бармен. Интеллигентка, жена интеллигента и разъярённая сестра милосердия…

И ведь вышло как по заказу нашей юродки-лжепророчицы. Хотя почему «лже»? Относительно сухой клочок земли под колючей проволокой лепрозория, безумная толпа под дулами направленных на них пулемётов, машины, увязшие в человеческом месиве. Золочёная пожарно-патриотическая дружина, дурной Фламин Ювента и до кучи — ошалелые дружки по разуму. Громовой голос, пообещавший родителям свидания с детьми. А когда все, кроме Тэдди и горсточки таких же упёртых, как он, уныло катили домой, — попытка прорыва, убитые по обеим сторонам ограды и пуля в мякоть зачинщику.

И веская ветряная оплеуха в лицо массе.

Диана молча довела машину до санатория, потом так же без единого слова ушла к своему Росшеперу, а Виктор, сбросив в номере мокрый плащ, рухнул на кровать, закурил и молча уставился на заплесневелый потолок. Нет, с мокрецами всё понятно, размышлял он, пуская ввысь кольцо за кольцом. Дети научились их любить, а ненавидеть нас — этому и учить было не надо. В их возрасте нежные материнские объятия стоят ровно столько же, сколько удары отцовским ремнём по беззащитным частям тела. Мокрецы, сиречь очкарики. Очковые змеи. Все мало-мальски нормальные люди их ненавидят. Как там — девушки несли тела, как ножи… Больные, несчастные люди: к счастью для плебса, эта болезнь не заразна, хотя схватить её при известных обстоятельствах легче лёгкого. Крылатые клопы и панцирные мыши — переносчики генетической чумы.