Дмитрий Щербинин - Ворон

И вновь старцу удалось убедить Барахира.

«Румяный» за время его речи еще несколько раз ударил каждого плетью, но уже не так сильно, и пробормотал, чтобы они «заткнулись», но уже без прежней ярости; неуверенно — он прислушивался к этим словам, и, хотя не мог понять всего, но понимал все-таки, что говорят о нем, о том, что надо его любить, и «румяному» это нравилось.

Повозка выехала на тюремный двор; и там, впереди нее пристроилась еще одна — по замыслу создателей должная казаться грозной. Эта повозка была запряжена в три ряда лошадей. Причем, первая пара была выкрашена в ярко-красный, вторая — в оранжевый, и третья — в темно-бордовый цвета. Между лошадьми были проведены ржавые цепи, и правили ими аж целых три кучера. Дальше возвышались бока обтянутые желтыми флагами этого города; и на них корявыми буквами было выведено: «Смеертъ врагам!!». Бока поднимались метров на десять; и там расходились фанерными шипами, выкрашенными под железо и с окровавленными наконечниками.

Там, наверху маршировал «Румяный» с флагом, а за ним заваливался из стороны в сторону под тяжестью барабана «крючок». Румяный, гордо выпятив грудь, торжественным голосом выкрикивал нескончаемые четверостишья:

За этой повозкой волочился хвост желтого знамени. Задумано было, чтобы выглядел он, как длинная мантия, которую несут за королем пажи, однако, здесь пажей поставить не догадались, в результате чего многометровый хвост весь извалялся, пропитался грязью и напоминал уж больше половую тряпку чем мантию.

Очередной скрип, очередные ржавые ворота — на этот раз ведущие на улицу. По мере того, как они раскрывались, возрастал многоглоточный вопль и, казалось, что толпа несется на них.

А старец шептал в глубокой печали:

На «румяных», и, особенно, еще на каких-то людей в желтых плащах, которые пристроились к процессии на своих жирных клячах, пение это произвело самое ужасающее действие. Один из этих наездников — с яйцевидной, лысой головой, все время потеющий и вытирающий дрожащей рукою этот пот, бормотал:

— Это ж что творится! Почему ему до сих пор не вырвали язык?! — на глаза его от истового негодования тут даже и слезы выступили. — Почему он до сих пор не научен как должно себя вести?! Почему до сих пор не искоренен в нем вражий корень?!.. Стихи ведущие к растлению, к безумию!

— До чего мы докатились! — поддержал его другой, а третий заорал:

— Заткните его раз и навсегда!

Один из «румяных» перепрыгнул на телегу. В руке он держал кляп, но остановился в растерянности перед старцем, который весь закрыт был тканью, взглянул на острые грани, которые из под материи топорщились; отступил, убрал кляп, и зашипел:

— Ты не говори!.. Ты не смей ничего говорить, а то я тебя!..

Но тут вновь зашелся нервным криком человек в желтом плаще:

— Это что ж такое! Уже забыли, как казни проводят?! Почему я должен выслушивать эти мерзкие стишки?! Кто мне за это ответит?! Да я вас всех!..

На «румяных» эти крики произвели впечатление — уж они то и перепугались и озлились. Один из них стал стегать и старца, и Барахира, и Маэглина; стегал со всех сил, и со всех же сил орал:

— Заткнитесь! Не смейте! Или… — тут он обрывался не зная, что сказать.

Барахир с ужасом, с жалостью смотрел то на «желтоплащих», то на «румяных» — и он видел, что никто из них не понимает происходящего; и что каждому из них противны действия им исполняемые. Жутко было от того, что все эти Люди, были, несмотря на общее отвращение к происходящему, были скованы какой-то незримой силой; и они даже чувствовали эту силу — она напряженными, болезненными волнами между них билась, однако ж, и чувствуя ее, все равно не могли остановиться.

В воротах вышла заминка: та несуразная повозка, с вышагивающим на вершине знаменосцем на несколько мгновений замедлила свое движенье, а возчик повозки со «врагами» не успел вовремя остановить откормленных, несчастных лошадей. В результате, они ступили на грязную желтую «мантию», стали топтать ее копытами; вот уже и повозка на нее заехала. Тогда «желтоплащий» завизжал совсем уж истерично:

— Это ты что ж делаешь то?! А-а-а!!! — подлетев, он стал неистово хлестать возчика. — Не… не… — он задыхался, казалось, в любое мгновенье мог случится с ним сердечный приступ.

Возчик хотел остановить лошадей, но от неожиданной боли руки его дернулись, и поводья хлестнули так, будто он еще погонял лошадей. Те лениво послушались, пошли вперед, и, в это же мгновенье, несуразная повозка продолжила свое движенье.

Материя под ногами коней резко дернулась, и, так как, была вся она в громадных складках да разрывах, копыта запутались — они повалились. Так же, запутались и копыта лошади на которой сидел разъяренный «желтоплащий» — только то он взмахнул для очередного удара плетью; и тут полетел на землю — там закрутился под копытами иных лошадей, заходясь визгом.

Лошади пытались подняться, однако, как мухи, запутывались в этой желтой паутине — их, вместе с повозкой протащило еще несколько метров, после чего раздался затяжной, широкий треск, так что казалось, будто это вся земля в округе рвется, намериваясь поглотить Город в преисподнюю. Однако, рвалась только мантия.

Итак первая повозка выехала на улицу, и на вершине ее появился человек, который гремел об «Врагах» и возмездии; а «крючки», стоявшие против ворот, увидели запутавшихся лошадей; услышали истеричный визг — перепугались, посерели, сжались больше прежнего. Уж настолько они чувствовали себя забитыми, настолько жалкими, что боялись теперь гнева — ведь, все пошло не так, как было задумано — значит и гнев теперь будет, а на кого ж как не на них?

Лошади запутались окончательно; их уж и не было видно — только слоя грязно-желтой материи трепыхались. На помощь им бросилось сразу с дюжину «румяных», но и они тоже запутались, тоже забились в этих грязных, смрадных слоях — стали «мантию».

«Желтоплащие» суетились, выкрикивали невнятные, противоречивые указания. Так один вопил, что: «Немедленно прекратить преступное разрывание святого флага!», а другой вполне убежденно верещал, что вообще: «Надо флаг и запутавшихся поджечь, чтобы дать дорогу Врагам к казни!»

Новый отряд «румяных» — не менее сотни — ворвался во двор стали разрывать «мантию» на полосы и относить в сторону. Через пару минут, от мантии ничего не осталось. Не обошлось, правда, без жертв — ведь рвали то с помощью клинков, да нервно — так что нескольких ранее запутавшихся ранили и они теперь, истекая кровью, пронзительно верещали, но и их утащили.