Дмитрий Щербинин - Ворон

Вид у эльфа был величественный. На Сполохе, он высился над хоббитами, как белоснежная гора высится над холмами. Вокруг него разливалось трепетное сияние; орк висел каким-то темным выбросом; и внушал уже не ужас, но жалость (хоббиты то не ведали об орочьих «забавах»).

— Не бойтесь! — громко вещал Эллиор. — Если вы будете слушать нас, то будете спасены…

Энту не стоило большого труда нагнать тех хоббитов которые побежали к востоку, и к северу — только завидев его они поворачивали назад и бежали туда, где видели наибольшее скопление своих родичей — то есть к Эллиору.

Они, завидев свет, исходящий от Эллиора, как мотыльки слетались к нему — ждали, что он все объяснит им, избавит от этой напасти.

А пока они сбегались, вставали многосотенной толпой, Хэм говорил:

— Видите, Фалко! А помните, какие изломы на мосту, да как раз в том месте, где он смолу закончил выливать? Я думаю — зря мы сюда прискакали — Фалко надо было спасать сначала. Его, ведь, Андуин унес!

— Там, на мосту было что-то, но мы уже не могли помочь Фалко. — говорил Эллиор. — Либо он выжил, либо — был уже мертв. А вот жизнь всех этих хоббитов в наших руках. — тут он поднял руку, и она яркою звездою над головами собравшихся засияла.

Смолкли и крики, и плачь, даже маленькие хоббитята перестали реветь. На лицах некоторых даже и улыбки появились, ибо, чувствуя великую силу эльфа, решили, что все разрешиться прямо сейчас и самым лучшим образом.

— Слушайте! — вскричал Эллиор. — Слушайте меня!..

Мост еще держался, но подгорная тварь не отступала — все новые удары сотрясали мост — и видно было, как бьется там слизистая поверхность — волны разбегались далеко по течению, и уже много раз захлестывали Фалко с головою.

Плыть было жутко — вода оставалась мутной, и в каждое мгновенье можно было ожидать, что всплывет еще одна такая же тварь. До восточного берега, куда он, выбиваясь из сил, прорывался, было еще так далеко, что, росшие там березы, казались маленькими белыми хворостинками.

Далеко разносившиеся над водой гулкие удары теперь смолкли и хоббит не знал — задержал ли мост ту тварь, или она все-таки прорвалась, и теперь несется за ним — он слишком истомился, почувствовал, что, еще немного, и руки его, и ноги, так отчаянно все это время работавшие — совсем онемеют. Тогда позволил себе небольшой отдых — перевернулся на спину, замер, смотря в небо.

К этой части небосклона еще не притронулась предвестница бури, призрачная пелена. В безбрежной и мягкой лазури тихо да мягко плыли небольшие, одетые теплотой солнечного сияния, белые облачка — и они напомнили ему кроны деревьев. Казалось, стоит протянуть руку, и можно дотронутся до этой теплой глубины, и она подхватит, возьмет в свои спокойные объятия…

Ах, как же спокойно там…

И вспоминал Фалко прежнюю хоббитскую жизнь, все то к чему он относился с пренебреженьем, а то и с насмешкой: «Вот мол, дальше своих Холмищ и не видят. Нашли, мол, чем гордится — всю жизнь, на какой-то холм потратили…» — вспомнил, и, глядя на этом спокойное, и, в тоже время, прибывающее в беспрерывном движенье небо, понял, что во всем том прежнем укладе было что-то великое и мудрое, более мудрое, нежели великие свершения, и более героическое, чем деяния «великих героев» из древних преданий.

Чем больше он смотрел на небо, тем больше это их прежнее вспоминалось. Вот, одно из облачков приняло облик старого Бродо Мягкорыла, который как-то говорил ему:

— Вот ты все бежишь, торопишься куда-то; оно, может, так и должно, в юные то годы быть. Но вот такие уж мы хоббиты — мох на наших ногах, что корни у деревьев — связаны мы с родной землицей, и все силы свои ей отдаем, и, вместе с ней радуемся, вместе с ней и печалимся. Ты вот все в небо рвешься, а мне сдается, что у всех нас, да и у тебя тоже — во крови не к полетам, но к земле тяга. Мы, как дерева из нее взрастаем, медленно так, год за годом — мудрости и спокойствия набираемся… А что там дальше будет?.. А что гадать Фалко, живи ты мудро да спокойно со своею землей, не даром ведь она нам дана. Сначала ее мудрость постигни, ну а что там дальше — придет срок — все узнаем. Вот и вся мудрость.

Тогда Фалко и слушать не стал нынче уже покойного Бродо, а поспешил к Ясному бору, стал мечтать о горах, о морях, о городах великих. Теперь, ласкаемый теплым видом неба, он чувствовал, что Бродо говорил мудро, и, если бы Фалко только захотел тогда — мог бы разъяснить ему многое…

Его уши были под водой, но, все же, он услышал тяжелый и долгий раскат грома. Казалось, что на землю рухнул горный хребет.

Он повернул голову к северу и увидел, что над яркими цветами Холмищ, откуда еще долетал радостный гул, поднимается во все небо густо-черная стена, брызжущая из глубин своих отсветами молний, она взметалась все выше — и в любое мгновенье могла пасть, погрести под собою родимый край. Вот могучая, ветвистая молния огненной паутиной оплела окраинные своды темной стены; но грома все не было.

Хоббит перевернулся на живот — поплыл к восточному берегу. Он отчаянно прорывался руками и ногами, проталкивался телом; в голове же билось: «Пусть я, против всего этого маленький, но я, все равно, должен бороться, потому что Я Люблю! Только теперь понимаю, какая прекрасная земля наша! И погибнуть, ради нее совсем не страшно — страшно, если ты в живых останешься и ничего сделать не сможешь».

И оставшуюся до берега четверть мили, он проплыл ни разу не остановившись. Он греб изо всех сил, не обращая внимания на боль; не испытывал больше и ужаса пред слизистой тварью.

Никто его не настиг. Он выбрался на берег, там, где выгибались, разглядывали в водах свои молодые белые лики березы, и полоскали длинные зеленые косы. Там Фалко ненадолго остановился — надо было, все-таки, отдышаться — он обхватил одну из этих березок, прислонился к нею лбом, услышал, как завел среди ветвей свою искусную песнь соловей. Но вот загремел гром, и слезы покатились по щекам хоббита. Как же хотелось, пожить еще хоть один денечек в прежнем мирном и неторопливом бытии!

— Простите, что я мало был с вами! — шептал Фалко березкам, отбегая от них. — Ну, вот — ты хотел великих свершений; тебе казалось, что жизнь слишком медленна и тягуча — теперь все полетело, закружилось; и ты в самой гуще этого столпотворенья…

Он бежал среди густых, душистых трав обратно к Холмищам. Навстречу ему по небу разлилась призрачная пелена; день сделался сумрачным, дохнуло осенним холодом. Вздохнули травы — будто почувствовали приближение смерти…

Фалко, несколько раз падая в это травяное море, тут же выныривал из него; и, все мчался к холмам.

Пелена сгустилась, но оставалась прозрачную и видна была встающая над нею горы тьмы…