Дмитрий Щербинин - Буря

— Всем держать подъемники! Иначе подмоги не будет!

Из задних рядов, все прибывающих восставших, слышались крики:

— В битву не вступать! Стойтесь рядами!

Им стоило немалого труда сдержать свой пыл — и они помахивали кто окровавленной киркой; кто — ятаганом. Но они готовы были исполнить любое повеленье; даже и сдержать свою ненависть могли — лишь бы только на свободу вырваться. И вот они громоздились у стены залы, против орков, которые тоже не вступали в бой — поджидали, когда наберется их достаточное количество.

Наконец, из прохода выступил Хозяин, а одновременно с ним медведь (Ячук перебрался на его плечо) — он поддерживал одной рукой Эллиора, другой — Сикуса и Хэма.

Теперь говорил хитроумный Ринэм:

— Надобно выждать, пока поближе не подойдут «огарки». Тогда, когда они уже за нашими спинами будут — бросимся на орков. Орки бросятся на нас; ну а мы, когда шагов двадцать разделять нас будет — быстро заворачиваем в сторону; и со всех сил — слышите — со всех сил бежим в ту вон галлерею.

Ринэм указывал на уходящую куда-то во мрак галлерею, которую он приметил еще, когда их впервые проносили через эту залу. Он продолжал деловым, сухим, и чуть презрительным голосом:

— Главное, запомните, развернуться всем сразу по воплю этого увальня. — он кивнул на медведя-оборотня. — Кто не успеет проскользнуть, тот будет раздавлен, между двумя армиями.

Весть об всем этом стремительно разнеслась по выстроившимся рядам, и многие даже закричали от радости — ибо им, измученным, казалось, что это и есть завершение всей этой беготни, и, что исполнив это они тут же и обретут Свободу.

Между тем, времени оставалось совсем немного: нарастал, исходящий от толпы «огарков» вопль; и вот из клубящегося на лестнице дыма появились уже первые.

Тут Сикусу представился коридор, оставленная зала, наконец — окружающее ее пространство — и все там было заполнено несущейся, бесчетноглавой толпой — выпученные глаза, руки с устрашающими орудиями; вся эта, жаждущая им только смерти масса, стремительно приближалась; и человечек не выдержал, завопил: «Бегите! Бегите же!!! Немедленно! Бегите!» — он все еще заходился криком, а восставшие уже бросились вперед.

У подъемников собралось уже тысяч с десять орков, что сравнимо было с оставшимися в живых восставшими. Слушая приказания своих командиров, они построились в острогранные железные ряды, и с воем, уверенные в своей победе, бросились на восставших. Орки и не видели, что в шагах в двадцати за теми несутся, также уверенные в скорой победе «огарки».

И вот, когда до орков оставалось шагов тридцать — медведь прохрипел своим могучим гласом: «Заворачиваем!» — не все его послушались: восставшие пришли в такую ярость, так им хотелось поквитаться за годы боли, что они, тоже уверенные в своей победе, мчались дальше, с занесенными орудиями — и на таких отчаяннх налетели те, которые послушались приказа и резко разворачивались. Возникла сумятится, давка — больше, правда, в передних рядах, задние же, не видевшие орков, но чувствовавшие настигавших их «огарков» — послушно разворачивались. Наверно, с тысячу восставших было сразу же порублено, но ни орки, ни «огарки», так и не поняли, что произошло, когда сбившие тех, кто замешкались, они столкнулись. Почти никто из орков и не ведал ничего про «огарков» — «огарки» в свою очередь, не знали орков. И те и другие решили, что перед ними враги, и с остервенением вступили в схватку. Ряды врубались в ряды, взметались ятаганы и камнебитные орудия, трещали кости, и разрываемые тела. Столкновение было столь яростным, что в первые же мгновенья образавался целый вал из тел — орки все-таки взяли верх, и стали теснить «огарков», но из галлереи подходили все новые и новые их ряды, и вот, воодушевленные неведомо чем, они принялись теснить орков к подъемникам; но там подошли новые отряды, и вновь орки принялись теснить нескончаемые ряды «огарков», проходя по мертвым телам. И лишь немногие из них видели, что воставшиеся устремились к темной галлерее; но, жаждущие геройства, рвались туда, где кипела самая жестокая сеча.

Первыми в темную коридору вбежали медведь оборотень, на плече которого золотился Ячук, и все его друзья. Ринэм бежал за спиною медведя, ну а сзади поспешали восставшие. Коридора неожидано распахнулась, и ясно стало, что их окружает какая-то огромная зала Ячук которой был лишь ничтожно малой крапинкой — гулкое эхо дробилось где-то под высокими сводами, а, судя по сильным токам жаркого воздуха — в этих темных пространствах немудрено было и заблудиться. Сикус приговаривал:

— Чует мое сердце — в этой зале какая-то нечистая сила — уж я то теперь хорошо всю эту нежить чувствую; уж я то с ней много времени провел…

Тут подал голос Хэм:

— Вы, Господин или… Хозяин — выбросили бы хоть еще один; хоть маленький такой буранчик огненный — так бы мы, авось, и разглядели что-нибудь!

Хозяин, которого совершенно в этом мраке не было видно, ничего не ответил, но на самом то деле — он выложил все свои силы; и он давно бы повалился, и, если бы не новое, неведанное чувство — давно бы ужеповалился. Во мраке он видел так же, как и при свете — все предметы представлялись ему расплывчатыми телами; ну а живые — тоже тенями, в глуби которых переливаливался жизненный пламень — разный по силе, в зависимости кто это был — орк, или эльф. Теперь он видел на своих руках сияющие нежным цветом облаком; и, созерцая его то с восторгом, то с испугом, а то и с печалью — он вспоминал далекие века, когда он купался в свете таких облаков, когда его ничто не тяготило. Но он презирал всех тех, кто бежал с ним рядом — он даже ненавидел их — он испепелил бы их в первую очередь, если бы у него оставались силы. Но он хотел остаться с нею наедене, хотел слышать ее голос — чтобы она говорила, говорила ему; чтобы он вспомнил все то, забытое. И вот постепенно он стал отдаляться от бегущих — забрал в сторону, а во мраке этого даже никто и не разглядел.

То, как отделяется Хозяин, мог бы увидеть Эллиор, однако, эльф, от ран своих так изнемог, что лучистые очи его закрылись, и, если бы не подхватил его медведь-оборотень, так упал бы он. Сикус, который тоже едва ноги переставлял, воскликнул:

— Мьер, вы уж простите меня, грешного, но тоже возьмите на руки. Я же упаду — погибну; а я не могу погибать, понимаете?!.. Меня во мраке…

Но медведь уже подхватил и его, и Хэма — и нес их теперь под мышкой, так легко, будто они ничего и не весили. А вот голос его задрожал от волнения:

— Я не Мьер! Тьер мое имя; но я хорошо знал Мьера — мы же с ним двоюродные братья! Какое же счастье — значит; вы его знаете?!

Тут Хэм кратко поведал, как жили они вместе, как расстались.

Тьер вздохнул: