М. Волошина - Дни и ночи Невервинтера. Книга 2

— Потому он и спасал тебя. А сегодня он в тебе увидел человека, который может отобрать у него сестру, пользуясь тем, что дуреха влюблена.

Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла сквозь слезы.

Повисло тягостное молчание.

— Боги, — наконец, выдавил Касавир, запустив руку в волосы. — А я подумал было, что передо мной взрослая женщина! Что же ты со мной делаешь? Почему не сказала сразу?

Эйлин опустила голову.

— Не знаю… Я боялась твоей реакции.

— Ну конечно, я тупой ходячий доспех, со мной надо, как с ребенком разговаривать!

— Извини, — Эйлин мягко взяла его за руку, — ну, извини, пожалуйста.

Касавир вздохнул и помотал головой.

— Значит, от него теперь не отделаться. Так и будете перемигиваться за моей спиной.

— Ну что ты…

— Да будете, я знаю, — он раздраженно махнул рукой.

— Он не такой уж плохой. Если ты узнаешь его поближе…

Паладин вздрогнул и прищурился.

— Знаешь, с этим я, пожалуй, повременю. Все должно быть постепенно. Пока хватит мне и знания, что он твой родственник. А его… твой… ваш отец больше нигде не бывал?

Поняв, к чему он клонит, Эйлин отстранилась и с оскорбленным видом поджала губы.

— О нюансах моей родословной можешь спросить у Гробнара, он, видимо, ее лучше знает. Но она очень плохая. Мы мелкие лавочники, бродячие барды и еще бог знает кто. Может, и в самом деле, по Фаэруну таскается два десятка моих наглых родственников. Уж и не знаю, как такой благородный аристократ, как ты, это переживет!

Закончив свою тираду, она ухватилась за край ванны, резко оттолкнулась, выскочила, обдав его брызгами, и, прикрывшись полотенцем, хотела уходить, но Касавир, с улыбкой наблюдавший за этой демонстрацией фамильной гордости, тронул ее за ногу.

— Да постой же ты!

Она холодно взглянула на него сверху и увидела его улыбку. Легкую, зыбкую, так редко появляющуюся на его суровом лице, которое когда-то казалось ей надменным и равнодушным. Ее так легко спугнуть. Голубые глаза, отливающие зеленью в матовом свечении бурлящей воды. Черные, чуть взъерошенные волосы в россыпи блестящих капель, мокрое лицо, извилистые струйки воды, стекающие по плечам, груди и торсу, которые она только что ласкала, чувствуя, как родное тепло его тела пробуждает от спячки ее чувства и высвобождает долго сдерживаемые желания. Он, обнаженный, и такой красивый, такой желанный — до последней жилочки, до последнего шрама — стоит по пояс в прозрачной зеленоватой воде, опираясь широкой ладонью о камни, смотрит на нее снизу вверх и откровенно смеется над ее глупой обидой. Она, спохватившись, хочет улыбнуться в ответ — и не может. Не оттого, что щеки краснеют, пульс зашкаливает, и низ живота начинает плавиться. А оттого, что сердце теснит нежно-щемящее чувство радости и боли. Как все-таки хрупка человеческая жизнь, какой бы сильной ни казалась телесная оболочка, как тонки нити, связывающие души, и как страшно осознавать, что этих бездонных прозрачно-голубых глаз, этого мягкого низкого голоса и мозолистых рук, этих серебристых капелек на волосах и этой пьянящей сладости предчувствия могло не быть.

Пятнадцать проклятых минут потрачено на разговоры — и это после стольких недель без него! После нескольких дней, что они провели рядом, не смея прикоснуться друг к другу, и подавляя даже мысли об этом! В набитом ранеными и осаждаемым врагами лагере им хватало уже простого сознания, что они живы и вместе — что может быть важнее для тех, кто ходит по краю? Но теперь… «Я, должно быть, дура. Или слепая. Слепая дура».

Обезоруживающе улыбаясь ей, Касавир, напрягая мускулы, подтянулся и медленно — словно нарочно давая ей разглядеть рельефный торс, мускулистые бедра и другие приятные глазу вещи — поднялся по камням и по-хозяйски потянулся к ее полотенцу. Эйлин хотела наклониться и взвизгнула, поскользнувшись на мокрых камнях, но он подхватил ее, и сдернутое полотенце поплыло и затрепыхалась в водовороте пузырьков. И снова теплая ласкающая влага, его руки, губы, теперь уже не изучающие и вспоминающие, а жаждущие и нетерпеливые.

— Пошутил я. Юмор у меня такой… солдатский, — бормотал Касавир, целуя мокрые, неровно выстриженные волосы, лицо, шею, грудь и обжигая ее дыханием. — Как маленькая… Прости… прости…

Поймав ее губы, он взял ее лицо в ладони и быстро поцеловал ее. Потом еще раз и еще — уже долгим, смакующим поцелуем.

— Глупость все… я же тоже… не железный…

Он быстро притянул ее к себе, приподняв и обняв ее ногами торс. «Легкая-то какая! Сколько же она вынесла. Старый зануда!»

Их лица оказались напротив. Она обняла его за шею, а он, без труда поддерживая ее, скользил кончиками пальцев вдоль ее бедер и смотрел на нее, не отрываясь, потемневшим взором… Эйлин уже с трудом отдавала себе отчет в происходящем. Вулкан внутри нее, растревоженный поцелуями и нежным скольжением его рук и теплой воды, готов был взорваться от одного прикосновения. Тело выгибалось и молило, а руки непроизвольно вцеплялись в волосы и царапали спину.

Почувствовав его, она задохнулась и зажмурилась, сдерживая грозивший вырваться нервный смешок. Это можно было бы назвать танцем нежности, неистовством страсти, торжеством любви, апофеозом или экстазом. На самом деле это была стремительная и острая судорога, сцепившая два усталых и измученных друг без друга тела. Но им она казалась самым волшебным и умопомрачительным сексом в их жизни. Открыв глаза и глядя на любимого сквозь непрошенные слезы, Эйлин улыбнулась, прижалась лбом к его лбу и прошептала:

— Не железный, говоришь. Зверь… Зверюууга…

На следующий день они явились в столовую к обеду. При их появлении завязался непринужденный, нарочито-оживленный разговор, сопровождавшийся участливыми вопросами о самочувствии после вчерашнего, хитрыми улыбками, покрякиваниями, перемигиваниями и завистливыми взглядами. Ниваль, «случайно» оказавшись по левую руку от Эйлин, демонстративно молчал и попивал полюбившееся ему пиво. Легко дотронувшись до его руки, она попросила его передать «вооон ту интересную закусочку». Когда он, с холодной учтивостью галантного кавалера, выполнил ее просьбу, и их глаза встретились, ей вдруг захотелось обнять его — крепко-крепко, и сказать ему, как она его любит и как она счастлива. Но вместо этого она лишь подмигнула ему. А он, поняв еe без слов, не меняя мрачного выражения лица, показал ей язык.

Друзья решили задержаться еще на неделю. Все равно, путь домой занял бы гораздо больше времени, и неизвестно было, что их там ждет. Никто не возражал. Они заслужили несколько дней отдыха. Каждый нашел здесь дело себе по душе. Келгар познавал тонкости и нюансы местной кухни и, спускаясь в кальдеру, пополнял свою коллекцию минералов. Гробнар, первый раз в жизни ставший самым популярным гномом, проводил время, взаимно духовно обогащаясь с хозяевами и постояльцами. Ниваль, быстро войдя во вкус, поправлял здоровье, отдавая должное экзотическим услугам типа массажа горячими камнями, а также местному пиву. Нишка научилась играть в замысловатые «цветочные» карты и получила пару колод в подарок.