Фил Бандильерос - Самое естественное обезболивающее

— Это моя сестра. Флёр. Она красивая, — сказала она, глядя мне прямо в глаза. Значит, флёр это имя такое. Что ж, занятно, занятно.

— Прости, не видел. Где вы были в последний раз?

— Папа пошёл ставить палатку, а мы с Флёр — гулять. Но Флёр потерялась, — сказала она растерянно.

— Или это ты потеряшка. — сказал я, улыбнувшись, — Залезай мне на плечи, Габриель! — я присел перед ней и, подняв под руки, усадил себе на плечи. Девочка была маленькая, так что я не испытывал неудобств, кроме того что она попыталась держаться за мою голову, попутно сбив очки набекрень.

— Пойдём, поищем твою сестру, — сказал я и пошёл в направлении, где слышал больше всего французской речи.

Габриель, с высоты разглядывала толпу, так что, заметив свою сестру, так громко крикнула, что у меня заложило от её визга левое ухо. Так горлопанить умеют только дети…

Пока я прочищал мизинцем ухо, которое заложило, к нам быстрым шагом приблизилась какая–то девушка. Хм… таких красивых девушек я ещё не видел! Жаль, жаль…

— Габриель! — блондинка, лет шестнадцати–семнадцати подбежала, только потом заметив меня. Я, взяв под руки юную леди, снял её со своей шеи и поставил на землю. Флёр тут же бросилась обнимать сестру, а я, воспользовавшись, случаем, отошёл подальше, намереваясь уйти, сделав доброе дело. Но не тут–то было — меня в две секунды назвала девушка, которую звали Флёр.

— Постой. Спасибо тебе, без тебя…

— Не стоит благодарить, — ответил я на том же французском. Однако флёр была настойчивой.

— Нет, без тебя с Габриель могло что–то случиться. Не пойму, когда она могла убежать…

— Да ладно, все дети непоседливы, — улыбнулся я, как мог мило и, взглянув на руку, которой она ещё держала меня за плечо, спросил: — Ты… что–то хотела?

— Ах, да, я хотела бы пригласить тебя к нам… — смущённо сказала она, убрав руку с моего плеча.

— Прости, но не интересует, — сказал я и, послав ей извиняющуюся улыбку, продолжил: — Рад был помочь.

— Нет, я даже не узнала твоё имя! — «возмутилась» она.

— Гарри.

– ‘Арри, составь мне компанию, — улыбнулась она, и от неё повеяло… какой–то магией. Я не смог разобрать, какой, просто как дуновение тёплого ветра.

— Ну… — «засомневался» я, раздумывая над тем, как помягче ей отказать. Но Флёр, поняв мою заминку по–своему, улыбнулась, и поток магии от неё становился всё сильнее. Не поняв, в чём тут подвох, я ответил ей: — Извини, но я собирался вернуться к своим друзьям. До встречи, красавица, — я развернулся на пятках и, бросив последний взгляд на Флёр, из взгляда которой исчезли все мысли, собрался уйти, даже рукой помахал. Только последнее замечание Габриель не дало мне сделать ноги.

— Флёёёр, что с тобой? — спросило дитя, голосом, в котором послышались панические нотки и готовность вот–вот расплакаться. Флёр отмерла, словно я насылал на неё обливиэйт, и спросила уже совершенно другим нежели раньше тоном:

– ‘Арри, я всё–таки очень тебя прошу, составь мне компанию, — девушка, слишком красивая, что бы войти в диапазон тех, за кем я бы стал ухаживать, молитвенно сложила руки перед собой, но я снова улыбнувшись ей и убедившись, что малышка Габриель не собирается плакать, всё–таки исполнил задуманное:

— Прости, Флёр, но… ты не в моём вкусе, — и, развернувшись на пятках, ушёл прочь.

Сергей Петрович Бороди́н

Гарри застал Сириуса неожиданно, просто встретил в компании какой–то девушки, весело хихикающей над шутками Бродяги.

Они заметили друг друга, но Гарри только улыбнулся своему другу и пошёл в сторону палатки. Хотя вместе с Сириусом были и другие, не менее привлекательные чем избранница бродяги, девушки, Гарри решил не испытывать удачу и просто вернулся к Ремусу. До начала финала чемпионата мира было ещё два часа, и Поттер, кивнув Лунатику, залез на кровать, прикрыв глаза и давая успокоение нервам.

Лунатик, отложив книгу, спросил:

— Ну, что, как погулял?

— Нормально, Луни. Сделал доброе дело, повидал Сириуса…

— Сириуса?

— Да, он там очередную девушку охмуряет. Похоже, на это мероприятие он пришёл только за этим.

— Да, вполне возможно, — задумчиво сказал Ремус и встал, разминая ноги, — Через час уже надо выходить.

— Всего лишь час, — тихо сказал Поттер, — Мгновенье для тех, кто умеет ждать. Я посижу здесь, наслажусь тишиной и бездельем, — так же задумчиво сказал Сохатый и расслабился на кровати.

Ремус, признав философскую мудрость в словах Гарри, последовал его примеру.

Сириус вернулся через пятьдесят минут, когда Гарри уже думал, что бродяга плюнет на игру и затащит даму в постель.

— Ну, наконец–то, — встал Ремус, — Мы опоздаем, если ты не поторопишься.

— Никуда мы не опоздаем. Лунатик, Сохатый, подъём! Нас ждут великие дела! — сказал Бродяга, улыбнувшись и быстрым шагом пройдя к зеркалу, что бы стереть остатки губной помады, оставленной поцелуями с его новой знакомой.

Гарри поднялся с места и последовал за Лунатиком, у которого были билеты. Сириус нагнал их уже на выходе из палатки, и они всей компанией двинулись в сторону министерской ложи, куда был отдельный вход.

Гарри

Я прошёл по узкому коридору. Волшебник, стоящий у входа попросил у нас билеты, и Луни, повозившись под прищуренным взглядом мага, выдал заветные документы. Проведя над ними палочкой, служитель улыбнулся нам и попросил занимать свои места.

Уже спустя пять минут мы вышли на самый верх — отсюда открывался самый лучший вид на квиддичное поле — ложа была на уровне ворот. Внизу, на нижнем ярусе, расположилась длинная трибуна, на которой было предусмотрено место для комментатора.

Не успели мы осмотреть убранство этого места, как я услышал знакомый и не самый приятный голос:

— Гарри! О, Гарри Поттер, прошу, — министр Фадж был сама любезность. Пришлось подойти. За нами наблюдала, пожалуй, вся министерская ложа, в том числе и гости других министров. Я подошёл к их «высшей» компании. Рядом с Фаджем было ещё два человека. Стоило мне подойти, как Фадж тут же представил нас.

— Позвольте представить вам Гарри Поттера! Гарри, это мои коллеги, министр магии Франции, Людовик Монтескье, — высокий сухощавый человек поднялся и по–французски произнёс:

— Рад нашему знакомству, молодой человек. Наслышан о вашей необычной жизни.

Мне пришлось сделать ответный ход и ответить ему на том же языке:

— Я тоже рад, знакомству, месье, — я вежливо поклонился, как подобает по этикету. Лёд в глазах министра растаял, и он взглянул на меня много теплее, чем в первый раз.

Французы, на мой взгляд, вообще страдают пиететом к своему языку. Считают его самым благозвучным и приятным из всех, и соответственно теплее относятся к тем, кто думает так же. Хоть я и не принадлежу к франкофилам, но впечатление удалось создать положительное. Меж тем Фадж продолжил, представив мне другого человека, массивного, словно медведь. Если бы не добрые глаза, то я с уверенностью сказал, что он выглядит грозно, но ясный и тёплый взгляд карих глаз выдавал в нём человека большого ума и столь же большого сердца. Крепко пожав мне руку, он произнёс на хорошем английском: