Феликс РАЗУМОВСКИЙ - Смилодон

Вдоволь намахавшись всем колющим и режущим, они вышли в сад, наладили мишени и предались оглушительному рукоблудию – с пороховой вонью, немилосердной отдачей и свинцовыми, летящими неизвестно куда чушками. Натурально онанизму – шомполом в стволе туда-сюда, не столько стреляешь, сколько заряжаешь. А пистолеты-то аглицкой работы, с тонкой инкрустацией и резными прикладами, филигранной работы, цены немалой. Их бы в музей куда, за бабки, в частную коллекцию. Только не сейчас, лет эдак через двести. А нынче им дорога одна – на помойку. Ни скорострельности, ни точности, ни надежности. Крупнокалиберное, воняющее порохом дерьмо. Хотя все из них стреляют – и ничего, радуются. Потому как в руках “гюрзу” <���Короткоствольный апофеоз российской оружейной мысли, пробивающий автомобильный двигатель.> не держали, вот уж воистину все познается в сравнении.

Наконец шумные экзертиции наскучили. Пистолеты отправили в поясные петли, ветер рассеял пороховую вонь, и Буров с шевалье двинули домой, ужинать. Какая может быть война на голодный желудок? Ели в ожидании бурной ночи не спеша, основательно, не отвлекаясь на разговоры. Особенно хороши были лосиные губы, разварные лапы медведя и жареные в меду кукушки, впрочем, как и заячий паштет, осетрина на шампанском и сетера <���Так далее (лат. ).> , сетера, сетера… Но когда дошли до кофе, праздничного кренделя с шафраном и абрикосово-черешневого крема, всю эту гастрономическую симфонию испортил своим появлением маркиз.

– Господа, театр отменяется, – с порога сообщил он, уселся по-хозяйски и сам налил себе выдержанного фалернского. – Только что пришла секретная депеша от Орлова. Их сиятельство, как всегда, мыслит тонко, неординарно, с присущей одному ему изощренностью. Нам, господа, велено идти на бал. Дабы без разбору хватать и осматривать с возможным тщанием всех персон, скрывающихся под маской Скапена. А будут они шуметь, хоть в чем-то противодействовать, то и силу применять, беспощадно. В общем, господа, их сиятельство дает нам полный карт-бланш <���Неограниченная свобода действий.> .

Маркиз вздохнул, отпил вина и принялся раскуривать резную трубку, мрачным своим видом как бы говоря: ну да, сиятельная сволочь, нам руки развязал, а свои-то умыл. Хорошо ему слать депеши издалека.

– М-да, – сразу запечалился шевалье, однако не забыл ни про крем, ни про кофе, ни про крендель. – Судьба, похоже, повернулась к нам задом. Не божественная Камарго.

Чем-то он сделался похож на обиженного ребенка, у которого забрали погремушку. А Бурову вспомнился дурацкий анекдот про пятизвездочного генсека, замышляющего экспедицию на солнце:

– Вы что, за дурака меня принимаете? Не изжаритесь ни хрена. Ночью полетите.

Неужели дебилизм – это неотъемлемая черта русского руководства?..

– Ну, полно, полно. Не будьте же вы так печальны, – маркиз ухмыльнулся, с шумом выпустил струйкой дым и по-отечески взглянул на шевалье. – Ваша божественная Камарго, говорят, подцепила дурную болезнь и теперь приносит жертвы богу Меркурию <���То есть проходит курс лечения ртутью, которая в алхимии ассоциируется с Меркурием.> . Бросьте, хорошеньких задниц и без нее хватает. Уж чего-чего, а этого-то добра в Париже… – Хмыкнув, он замолчал, зацепил глазами Бурова, и в голосе его послышалась издевка. – Ведь верно, князь? Было бы только желание… – Тут же, не закончив мысли, он отвел глаза, сделался серьезен и вытащил из-за обшлага бумагу. – Шутки в сторону, господа. Итак, нынче ночью маскарадные балы будут в Королевской академии музыки, вход бесплатный, в городской ратуше – входная плата лотерейный билет, и в большой разговорной комнате монастыря Магдалины, вход туда, естественно, загораживает большая церковная кружка. Зато обещаны на венецианский манер застолье, музыка, галантность и веселье. В общем, действуйте, господа, со всей возможной дерзостью. И не бойтесь ничего, их сиятельство берет все на себя. А с их возможностями и связями это не пустые слова. Так что можете не думать о Бастилии, о всяких там мелочах вроде lettre de cachet <���Ордер на арест (фр.).> . Главное, чтобы этот Скапен больше не жаловал нас своим вниманием. Убейте его, господа, открутите ему голову, и все ваши грехи простятся, ибо более богомерзкого, отвратного и дьявольского создания белый свет еще не видел. Действуйте же, господа, действуйте, я и отечество полагаемся на вас. С богом.

На него самого, судя по всему, надеяться можно было едва ли. В плане отечества было неясно.

Первым делом пошли в народ, то бишь к праздно веселящимся массам в Королевской академии музыки. Вернее, поехали. С ветерком. Орловские рысаки неслись стрелой, аглицкие рессоры вызывали восторг, сумрачный Бернар правил лошадями лучше Фаэтона <���Имеется в виду миф о боге Фаэтоне, решившем прокатиться на солнечной колеснице. Проехался весьма неудачно.> . Долетели, как на крыльях.

Верно говорят, что на халяву и уксус сладок – народу в зале было невпроворот. Оркестр наяривал бравурный грандфаттер, ядрено пахло потом, в волнующейся толпе смешались Арлекины, Скарамуши, Коломбины и Пьеро. Скапенов, черт их раздери, тоже хватало. Маленьких, толстых, длинных, худых – на любой вкус. Иди-ка, доберись до них в бурлящем, словно море, скопище.

– Да, тут мы не управимся и до утра, – Анри задумчиво воззрился на толпу, вздохнул и мрачно скрестил на груди руки. – Хорошенькое веселье.

В отличие от графа Чесменского, он-то понимал, что Скапену здесь делать нечего.

– Конечно, не управимся, – обрадовался Буров. – Их сиятельство ставит нереальные задачи.

Работать в толпе ему всегда не нравилось – тесно, скученно, оперативного простора ноль. Да еще в этой чертовой маске, изображающей то ли Лекаря, то ли Доктора <���Комический персонаж, богатый, скупой и падкий на женщин старикан.> . Того и гляди сунут заточку в печень. А шевалье молоток, понимает, что к чему. С таким можно дела делать. Вернее, не делать. Вот только Бернар… То, что он немой, еще ничего не значит – захочет настучать, настучит. Так что придется потянуть время, вволю полюбоваться на все эти танцы-шманцы-зажиманцы. Е-е-е, хали-гали. Окна хоть бы открыли французы, что ли, – амбре, как в казарме. И дамочки, чем веерами-то махать, лучше бы мылись почаще да не экономили на бельишке. Парижанки называется, неподмывашки шнурованные. А так – замечательный бал, великолепный. Тепло, светло и мухи не кусают. Издохли от шмона. А людям хоть бы что, все нипочем, вон как выписывают ногами-то, такие выделывают кренделя. Красота. И дамочки, кстати, даром что зачуханные, есть даже очень ничего. Фигуристые. Отмыть такую, отбанить с мылом – и вперед… И назад… Гоп-стоп, Зоя, зачем давала стоя, в чулочках, что тебе я подарил. Я ль тебя не холил, я ль тебе не шмолил, я ль тебя такую…