Феликс РАЗУМОВСКИЙ - Смилодон

– А деньги?

Тотчас же дверь кареты распахнулась, и на панель пробкой из бутылки вылетела шлюха. Волосы ее были растрепаны, туалет в беспорядке, лживые глаза светились гневом.

– О, кот, дерьмо, альфонс! – она сделала похабный жест и профессионально опустила юбку. Заприметив шевалье и Бурова, с мрачным видом уставившихся на нее, сразу же переменила тон. – Господа, не желаете развлечься? Я очень развратна.

И чтобы у господ не осталось ни малейшего сомнения в ее безнравственности, задрала подол аж до колен <���Морально-этические нормы XVIII века предполагали огромные декольте; но боже упаси показать щиколотку. Грех, страшный грех.> .

– Шла бы ты отсюда, булка с маслом <���Булкой с маслом в те времена могли назвать женщину сразу же после совокупления с ней.> , – отказался шевалье и оглушительно, так, что потаскухи и след простыл, рявкнул на Бернара, показавшегося из кареты: – Трогай!

И вот, слава тебе, господи, Бернар взялся за кнут, ударили копытами могучие кони, скрипнули торжествующе английские рессоры. Поехали…

– Да, что-то не ладится у нас с простым народом, – молвил шевалье, откинулся на спинку и потянул носом воздух. – Слишком он воняет. Придется ехать прямо в монастырь. Пусть они там в ратуше веселятся без нас.

В карете и впрямь висел густой запах пота, грошовых притираний и немытого тела. Амбре дешевого борделя.

– Правда ваша, шевалье. К тому же у меня разыгрался аппетит, – кивнул Буров, и карета покатила на восток, вдоль Сены, к улице Шаррон, откуда до монастыря Магдалины-великомученицы было рукой подать. Ночь была тихая и ясная. В слюдяные окна заглядывала луна, стук копыт дробно разносился по пустынным улицам, ехали в молчании, убаюканные мягким ходом.

“А вот интересно, – думал Буров, развалившись на парчовых подушках, – если бы не было всяких там дантонов да маратов, может быть, и революция прошла бы стороной?” В глубине души ему было жаль, что подобная мысль не посетила его немного раньше, на балу. Право же, везунчик этот Дантон, настоящий баловень судьбы, просто в рубашке родился, криворотый гад…

Карета между тем сбавила ход и остановилась в проулке, у монастырской стены. Кроны платанов, выглядывавших из-за ее края, отбрасывали сизые тени; крыши, трубы, кресты и розетки были будто вырезаны в чернильном небе. Вот она, обитель послушания, место отдохновения смиренного духа. Триумф архитектуры, воплощающий величие истинной веры. Невольно хотелось осенить себя крестом, снять не только шляпу, но и парик. “Хороша у них стена, шестиметровая. Наверху небось еще битое стекло вмуровано”, – восхитился Буров, а шевалье с видом завсегдатая подошел к воротам и взялся за дверную колотушку. Рука у него была тяжелая, приспособление чугунным, так что оконце калитки открылось без промедления.

– Что вам угодно, господа, – полюбопытствовали из темноты, – здесь, на этом острове покоя среди океана суеты?

Голос был низкий, хриплый и уж явно не женский.

– Нам угодно отдохнуть душой и телом, – в тон ему ответил шевалье и, не вдаваясь в подробности, заслал в окошко луидор. – Вот на содержание храма.

Монету приняли, звучно взяли на зуб и помянули бога. Лязгнул засов, скрипнули петли, и в дверном проеме показался человек – с фонарем в одной руке, с палкой в другой и с плечами шире, чем у Дантона.

– Заходите, господа, – поклонился он и поманил гостей в уютную, насквозь пропахшую ладаном привратницкую. – Прошу вас.

Там, в полутьме, сидела на оттоманке хорошенькая монашка и, подобрав под себя ноги, с хрустом ела яблоко.

– Купите маски, господа, – требовательно сказала она, бросила огрызок на стол и вытащила откуда-то с полдюжины обычных, ничем не примечательных масок. – Луидор пара. На ваш выбор. Арлекин, Пьеро, Панталоне…

– Смотри-ка, не так давно были по ливру, – удивился шевалье, однако с легкостью отдал монету, украшенную королевским ликом – плевать, не свое. Да и вообще он был не жаден, более того, широк.

– Все течет, господа, все меняется. Когда-то и Мария-Магдалина была невинна, – монашка усмехнулась, поднялась, без всякого смущения обулась и глянула на человека с дубиной. – Огюстен, без меня не впускай никого, будь стоек. – Чему-то рассмеялась, взяла фонарь и сделала манящее движение: – Пойдемте, господа, я покажу вам дорогу. Не отставайте.

Путь был недальний – через монастырский дворик, осененный тенями кленов, по крытой, изгибающейся подковой галерее. У массивной, резного дуба двери провожатая остановилась.

– Вам сюда, господа, – сказала она, – надевайте маски. Приятного аппетита. – С усмешечкой повела плечом, развернулась и пошла по галерее назад. Мигающий фонарь ее шипел, дымился и казался жалким светлячком, издыхающим в объятиях ночи. Буров и шевалье открыли дверь и очутились в просторном, ярко освещенном зале. Вот где было весело так весело. Струился волнами табачный дым, в галантном танце сочетались пары, низкому бубнению контрабаса вторили гобои, скрипки и клавир. Играли изящный менуэт в двенадцать форланов.

– Доброй ночи, господа, – подошла монахиня и на монахиню-то не похожая: дворянская стать, оценивающий взгляд, усадила за столик, с улыбкой, двигаясь легко, налила вина. – Будьте как дома.

А пригожие девицы в пикантных чепцах уже несли закуску, салаты, паштеты. Все изысканное, ничем не уступающее по вкусу разносолам маркиза де Сальмоньяка. Понятное дело – уплочено.

– Нет, по-моему, здесь значительно лучше, чем в Королевской академии, – сказал с энтузиазмом Буров, попробовав паштет и отхлебнув вина, – кормят, поят, никакой толпы, а главное, Скапен всего один. Надеюсь, он никуда не денется до сладкого. Шевалье, разрази меня гром, это ведь не французское вино? И не фалернское. Уж не аликанте <���Изысканное итальянское вино.> ли?

Да, все здесь было действительно не так, как на халявном балу, пахло хорошими духами, манеры пирующих были безупречны, сверкали огнями бриллианты и смарагды, слышались разговоры типа:

– А что Луи, все еще стреляет ласточек? <���Король Франции Людовик XVI маниакально любил охоту на птиц.>

– Да нет, нынче весь день потратил на изготовление замка. Ключ к нему делал всю ночь <���Он же, король Франции Людовик XVI, имел еще одну страсть – изготовление замков, хотя слесарем он был весьма посредственным.> .

– Вот как? Этак ему придется скоро наклонять голову при входе в свою спальню. Чтобы не зацепиться рогами.

Или:

– Герцогиня, чтоб вы знали, граф – особа чрезвычайно темпераментная. Представьте ситуацию – ясный день, гостиная, солнце, пробивающееся сквозь щели гардин. И проказник Купидон, выпустивший – нет, не стрелу – весь колчан герцогине в чувствительное место. Медленно, со страстной улыбкой она подходит ко мне и молча обвязывает мою голову платком, чтобы с парика не осыпалась пудра. Я, естественно, без тени сомнения оказываю ей ту же услугу. Затем герцогиня подымает свой подол – а панье у нее особого устройства, с большим разрезом, и панталонов она не носит, упирается руками в подоконник и… Ваше воображение, граф, может дорисовать подробности. А под окнами в это время герцог забавляется со своими борзыми. Забавная ситуация, граф, вы не находите? А вот еще: