Pskovoroda - Канон

— Интересно, — заметил Дэниел. — Если даже не обращать внимание на то, что ты проигнорировал бы решение своего отца, нарушил бы его слово… Вы оба, что уж там… Но даже не это интересно. Интересно то, что ты мне хочешь сказать, будто сбежал бы с Панси, бросив Дафну не пойми на кого?

— Не бросил бы! — раздражённо ответил я. — Она тоже…

— Ага! — воскликнул он. — Теперь понятно. Ты сам по себе замышлял, как бы тебе остаться с обеими, а теперь приходишь к своему отцу… Ты же к нему собирался этот вопрос задать? …Приходишь к отцу с претензиями, что у тебя всё не как у людей!

Шах и мат. Ловушка была поставлена грубо и безыскусно, но я сам с готовностью в неё вломился и даже немного подёргался, прочнее запутываясь в силках. С другой стороны, с чего бы я и Дэниела в противники записываю? Он со мной только что поделился своей мудростью. Как крёстный и должен. Не затем ли я пришёл к отцу?

— Спасибо, — склонил я голову. — Этот очевидный вывод не приходил мне в голову. Может, тогда и для Астории найдётся такое же разумное объяснение, лежащее на поверхности?

— Не на поверхности, — покачал он головой. — Нужно кое-что знать и быть наблюдательным.

— Что нужно знать? — поинтересовался я.

— Тебе рассказывали, как мы пережили твоё исчезновение? — спросил он в ответ.

Богиня поведала как-то. Мама про это не могла говорить, как, впрочем, и папа тоже. Начать с того, что мама едва не умерла. На полном серьёзе. Лишь принесённое Перасперой чёткое осознание того, что за ней уйдёт и отец, и Панси останется круглой сиротой, — опять, чёрт возьми! — удержало её на краю… и вернуло. Папа примерно год не мог колдовать. То есть, махал, как прежде, палочкой, произносил заклинания… а получалось, как у Невилла, если не хуже. Сама Богиня тоже слегла — но после того, как уверилась, что маме уже ничто не угрожает. От перенапряжения, вызванного борьбой за жизнь близкой подруги и… тоже от потери, мысли о которой на время были отодвинуты на задний план заботой о родном человеке. Дэниел держался до самого её выздоровления, поскольку на руках у него, помимо больной жены, были ещё две дочурки. Панси на несколько лет стала совершенно невыносимой, с азартом чуть ли не цепного пса ввязываясь в любые перепалки и склоки. Особенно ей мозолил взгляд несносный гриффиндорец, который по уговору должен был, — но уж никак не мог, — стать заменой пропавшему не-брату. Дафна, наоборот, замкнулась в себе, стала неразговорчивой и безразличной ко всему. Безразличие вылилось в отстранённость, которая непосвящённым виделась холодной неприступностью. И лишь восьмилетняя Астория, на несколько дней поддавшись было общему настроению, снова стала жизнерадостна и весела. Да ещё заодно заявила матери, что Алексу, конечно, плохо, но он жив и обязательно вернётся, но вот только ускорить его возвращение нет никакой возможности.

Я вопросительно поднял брови.

— Астория чувствует тебя лучше других, — пояснил Дэниел. — Раньше мне её упорство в отношении того, что ты снова будешь с нами, казалось блажью, детской игрой. Непониманием серьёзности случившегося. Ровно до тех пор, пока ты не вернулся.

— И тогда она пришла и заявила, что без неё я буду несчастен? — хмыкнул я.

Тоже мне, провидица!

— Это было бы, конечно, очень расчётливо с её стороны, — согласился он. — Но она просто пришла ко мне и призналась, что хочет быть с тобой. Заодно пообещав, что лучше удавится, чем даже близко к себе подпустит к себе назначенную свахой пару. И то, и то мне показалось разумным, а остальное уж мы с Дэйвом сами додумали…

— И сговорились на двадцать гиппогрифов, — хмыкнул я.

— Ковёр самолёт не забывай, — напомнил он.

— И всё-таки… — задумался я. — Почему других не тянет иметь по несколько…

— Ты просто мало общаешься с людьми, — пожал плечами Дэниел. — Можешь спросить Белинду — никто об этом предпочитает вслух не говорить, но у нас реально женщин в полтора раза больше. Рождается поровну, заканчивают Хогвартс, а потом годам к тридцати поголовье мужчин сокращается на треть… Дуэли, опасные эксперименты, бунтарский дух… Так что девушкам два выхода — либо оставаться, как мисс Боунс, старыми девами, либо идти второй-третьей женой… Я уверен, что девочки давно уже всё промеж собой решили. Или ты сам против этого?

Мне уже давно всё про себя было понятно. Выходка Панси наглядно показала, что моя сердечная боль зовётся Панси Паркинсон, и что бы я ни делал, сердце будет болеть, пока она не окажется рядом. Присутствие Дафны неизменно наполняет меня светом и радостью…

— Я против того, чтобы они начинали мне ещё кого-то сватать, — пожаловался я. — Будто кроме Алекса Паркинсона на свете парней нет.

— Кого это они тебе сватали? — удивился Дэниел.

Я понял, что сболтнул лишнего — не потому, что это был такой уж секрет, а потому, что пытаюсь втянуть Дэниела в наши с Дафной отношения. Я помотал головой, и он усмехнулся, правильно меня поняв.

— Ты должен помнить, Алекс, что Дафне со стороны может быть заметно что-то, что не очевидно тебе, — пожал он плечами. — В том, что она предположительно советует, вполне может быть рациональное зерно…

— Рациональное, — хмыкнул я. — Да они и вдвоём-то меня сожрут, так что и лишнего кусочка не останется, куда уж тут кого-то ещё на пиршество приглашать?

— Не думай только, что с одной тебе было бы легче, — пожал плечами Дэниел. — Ты мне лучше расскажи всё-таки, что с тобой произошло.

— В мире, куда занесло Дублёра, время идёт сильно быстрее, — откликнулся я. — Он там пробыл два года.

Лицо Дэниела посерело.

— Два года? — переспросил он. — Ты был один целых два года?

— Почему же — один? — возмутился я. — У меня появились новые друзья, которые к тому же меня многому научили.

— Я не в этом смысле, — сказал он.

— А, в этом… — кивнул я.

Да, я был один целых два года.

— Ты это им рассказал и теперь прячешься в Министерстве? — хмыкнул он.

— На самом деле, здесь я потому, что просто хотел поговорить по душам, — признался я. — Мне нужно было разложить всё по полочкам.

— Разложил? — поинтересовался Дэниел.

— Думаю, что да, — ответил я, вставая. — Теперь нужно немного проветриться. Вы извинитесь за меня перед отцом?..

Мне действительно хотелось немного подумать. Путешествие Дублёра резко сместило приоритеты, а память его, переданная мне в сжатом виде, постепенно раскручивалась внутри меня, как выпущенная на свободу спираль пружины, заполняя меня реальным ощущением прожитого и стремительно отдаляя вечер, когда я забрался в постель пять дней назад. Мысль, которая давно во мне зрела, я теперь осознал со всей ясностью — Волдеморт мёртв, хоть он так пока ещё и не думает, и лишь тело его продолжает дёргаться в агонии, попутно убивая ни в чём не повинных магглов и волшебников. Волдеморт мёртв, и поэтому он не является моей проблемой. Моя проблема значительно ближе, да и выглядит намного приятнее.