Анна Китаева - Идущие в ночь

Меар медленно клонился к подернутому полупрозрачной голубоватой дымкой горизонту. Вдалеке виднелись островерхие крыши небольшого городка и потемневшая от недавних дождей стена. Выпуклые, как панцири гигантских черепах, створки ворот были сомкнуты.

Путник остановился и утер со лба выступивший пот. Под ногами его темной лентой лежала дорога; тянулась она, рассекая поле пшеницы синего посева, прямо к воротам городка.

«Охраны что-то не видно, – озабоченно подумал путник. – Что там у них творится-то?»

Путник был стар. Но еще крепок – шагал легко и не горбил спину. Морщины покрывали его лицо, уподобляя кожу коре акации, но глаза выдавали ясность мысли и недюжинную волю. Поклажи у путника не было.

Шум толпы донесся до него лишь у самых ворот городка. Голоса и топот, азартные крики и лязг оружия. Прислушавшись, путник зашагал дальше. Ворота оказались незапертыми, левая створка, сплошь покрытая резными оберегами, бесшумно подалась легкому толчку. Пройдя ворота, путник по обычаю низко поклонился.

– Мир вашим семьям, люди, и да не взглянет на вас с небес Тьма!

Голос его никто не решился бы назвать старческим.

Никто не ответил.

Только после обязательного приветствия городу путник обернулся и с некоторым удивлением разглядел пустую караулку. У полуоткрытой двери стояла прислоненная к темному дереву стены ритуальная пика стража. Мощенная булыжником кольцевая площадь отделяла окраинные дома от городской стены. Шум доносился откуда-то из глубины квартала и становился все громче. Вслушавшись, путник неторопливо, как и раньше, направился к мосту через ров, полный зеленоватой воды пополам с тиной; в тине кишмя кишели тритоны. За мостом начиналась уже настоящая улица, на которую глядели закопченными фасадами приземистые, но аккуратные домишки.

– Таверна «Веселый фыркан», – еле шевеля губами, прочел старик.

Дверь в таверну была заперта на внушительный засов, а засов крепился к массивному кольцу, ввинченному в дверной косяк, тяжелым висячим замком.

– Рановато закрылись, – проворчал старик. – Или поздновато открываются…

Впрочем, хозяин таверны мог жить по красному циклу и открывать свое заведение только с восходом Четтана, красного солнца. Тогда он – законченный олух и никудышний делец, потому что у умного дельца таверна не закрывалась бы вообще. Ведь в мире и в этом городке полно людей живущих по синему циклу Меара, и не меньше, верно, живущих по красному.

Покачав головой, путник свернул на улицу, ведущую к центру, и зашагал в направлении главной площади. Шум и гомон катились ему навстречу.

Толпу путник заметил спустя несколько минут. Плотное кольцо разгоряченных людей сомкнулось вокруг нескольких тесно стоящих домов. Двигались люди стремительно и слаженно, сжимая в руках ножи, копья, топоры, а то и просто палки. В толпе виднелись лиловые балахоны Чистых братьев.

– Быстрее! Окружайте, не то снова прорвется!

– Хомма, наверх!

– Тьма, не по ногам же!

– Мать, с дороги, затопчут!

– Вон он, вон, за забором!

Громкий разбойничий свист, от которого заложило уши.

Путник уже понял, что происходит, и это его явно не радовало. Прищурившись, он вгляделся.

Одинокая юркая фигурка перемахнула через невысокую плетеную ограду, метнулась вдоль ряда приземистых сарайчиков и свернула за угол, исчезнув на миг из поля зрения. Всего на миг, потому что почти сразу она показалась вновь: за углом, очевидно, поджидали охваченные охотничьим азартом загонщики. Затравленно озираясь, фигурка вернулась к сараям и едва не наткнулась на такую же источающую ненависть шеренгу.

Ненависть толпы путник ощутил даже на расстоянии.

Фигурка, вышибив с неожиданной легкостью дверь сарая, канула в синеватый полумрак – в сарае, конечно же, не было окон.

– Хомма, давай факелы!

– Не могу, они внизу, – крикнул человечек с крыши соседнего дома, взмахнув кривым хадасским клинком.

– Вот, вот факелы!

– Огня!

Две шеренги сомкнулись перед сараем с отворенной дверью. Беглец оказался в кольце. Несколько человек с пылающими факелами в руках сунулись в сарай, но свирепый рев перекрыл гомон толпы, и их вышвырнуло наружу, словно пробку из бутылки с игристым джурайским вином.

– Тьма! Поджигай, поджигай, Рута!

Пронзительный женский голос с нотками истерики выплеснулся из толпы:

– Ой, миленькие, не жгите, это ж мой сарай!

– Отстань, мамаша, построим новый…

– Там же мука! И курта вся там, у меня ж дети с голоду помрут!

Пламя уже лизало бревенчатый бок сарая. Обезумевшую женщину, кинувшуюся прямо в огонь, подхватили под руки, она все продолжала вырываться и голосить, но стенания ее заглушались ревом толпы и гулом пламени.

Беглец внезапно появился на крыше сарая; толпа взревела с новой силой. Жадные языки освобожденного пламени рвались в небо, окрашивая его в красноватый цвет. Как раз вовремя – навстречу восходящему красному светилу.

Бесцельно покружив по крыше, беглец вдруг разогнался и, перемахнув через языки пламени, взвился в воздух. Прыжок его был вызван отчаянием и болью.

Толпа выдохнула. Припечатавшись к резному карнизу, беглец повис над толпой; на секунду показалось, что он вот-вот сорвется и упадет, и тогда его разорвут на части сотни людских рук. Но он удержался и ловко полез на крышу.

Путник подумал, что это лишь отсрочка, потому что дом все равно окружен толпой. Здоровенные мужики из охраны и особо ретивые добровольцы, вооруженные и нет, гурьбой перли в дом, толкаясь и матерясь у крыльца.

Беглец вскарабкался к самому скату, влез на кровлю и с ненавистью посмотрел вниз, на теснящихся внизу людей. В тот же миг из слухового окна на черепицу выбрался первый из преследователей. За ним – второй, третий…

Беглец безнадежно захрипел и застыл, словно изваяние, беспомощно растопырив руки. Полтора десятка охотников, вытянув вперед пики и копья, теснили его к краю. Внизу бесновалась толпа, обратив к небу искаженные ненавистью лица. Ревело пламя, пожирая сарай несчастной горожанки, и готово было перекинуться на соседний, но никого это сейчас не интересовало.

Одновременное «ох!» – и затравленный беглец сорвался с крыши. Всего миг он оставался свободным, в падении, а потом грянулся о камень.

Он был еще жив, когда первая пика вонзилась ему в грудь, и он успел увидеть пустые глаза людей.

– В огонь! В огонь его, Тьма в селезенку! – надсаживался на соседней крыше Хомма.

Близился пересвет, охотники торопились.

Путник, наблюдавший за этим со стороны, тяжело вздохнул. Впрочем, такое он наблюдал не в первый раз. К сожалению.