Дарий Дюже - Драконьеры

При следующей попытке, я был более осторожен, двигаясь медленно, чтобы щенок не подумал, что я ему угрожаю. Он внимательно наблюдал, как я разблокировал запирающий капкан механизм, и осторожно разжал металлические челюсти. Как только капкан был убран, щенок принялся вылизывать рану, зарычав, когда я протянул к ней руку.

Понаблюдав некоторое время за его действиями, я встал. Кроме повреждения мягких тканей, там, судя по всему, был перелом, чтобы как-то помочь, следовало зафиксировать кость. У меня не было перевязочных материалов, и ничего подходящего для шины, так что пришлось обходиться подручными средствами: моя рубашка пошла на широкие полосы, а планки получились из двух обструганных веток. Не самый лучший вариант, мне пришлось долго сглаживать кинжалом неровности веток, но все же лучше, чем ничего.

После освобождения из капкана щенок, похоже, мне более или менее доверял. Он перестал отвечать рычанием и оскалом на каждое движение и, закончив зализывать лапу, остался лежать, не пытаясь удрать, как это сделал бы любой дикий зверь на его месте. Пока я перевязывал рану, зубы щенка пару раз щёлкнули в опасной близости от рук, но в последний момент ему удавалось остановиться. Я очень осторожно бинтовал и, понимая, какую боль он терпит, не удивлялся попыткам инстинктов хищника расквитаться с мнимым обидчиком. Все эти действия заняли большую часть дня, Осколок клонился на закат, когда я завязал последний узел.

– Нам надо идти… – это я сказал скорее для себя, чем для щенка, но он поднял морду и посмотрел на меня умным, вполне понимающим взглядом. Попытался встать и упал. Трофей был щенком, и для него оказаться на сутки в таком положении было очень тяжело. Он задрожал, когда я осторожно подсунул под него руки и поднял. И он был очень тяжёлым. Не знаю, как бы мы добирались домой, если б за спиной не прозвучал знакомый голос:

– Так-так, теперь я знаю, кому обязан славой самого удачливого охотника.

Этика охотников не допускала браконьерства в их среде. Дело было даже не в том, что у каждого была своя метка, признак, по которому охотник определял, забирал ли кто посторонний пойманную капканом дичь, даже если взведённый механизм прятали в листве точно так, как это делал хозяин. Ты мог взять чужую добычу, но тогда будь готов к тому, что кто-то возьмёт твою. В прошлом такие шалости приводили к настоящим охотничьим войнам, остановить которые было очень трудно.

Но Кемаль закрыл глаза на мой, скажем честно – не совсем красивый поступок, поскольку знал мотив, отчасти потому, что увидел щенка твари у меня на руках. Как уже говорилось, считалось, что приручить тварь-из-бездны – невозможно.

– Как ты меня нашёл?

– Стихва попросила привести тебя домой. Она удивилась, когда ты неожиданно отказался идти с ней на дальний обрыв, и попросила присмотреть за тобой.

– Она слишком опекает меня… – я не то чтобы был возмущён этим фактом, скорее расстроен.

– Я бы не сказал. Я нашёл твой след ближе к обеду, и тебе очень повезло, что это оказался я, а не Манои. Не понимаю, учился ли ты чему-либо у меня или нет? Ты оставил такой чёткий след, что завтра утром у дома Стихвы собралась бы вся деревня, и весьма возмущённая. Когда я понял, что ты творишь, то принялся заметать следы – в основном твои. Если б не это, я нашёл бы тебя намного раньше.

На протяжении всей речи Кемаля, Трофей лежал у меня на руках неподвижно, но стоило охотнику сделать шаг, как щенок заложил уши, оскалился, и весьма грозно зарычал. Кемаль остановился. По моему совету, он снял с себя куртку и все оружие, демонстративно бросил на землю. Потом нашёл широкий лист, и налил в него воды. Представление с преподнесением воды щенку повторилось, но, в конце концов, Трофей смилостивился и принял подношение. После того как он вылакал воду, несколько оробевший охотник осторожно взял щенка – к этому моменту я едва удерживал его на весу. Вместо твари-из-бездны пришлось нести куртку и снаряжение Кемаля, и понять мою радость может только тот, кто с четверть часа, а то и больше, держал на весу примерно две трети своего веса.

В общем, домой мы добрались перед самой темнотой, но зато без приключений. Как ни странно, но на Стихву щенок, когда проснулся, отреагировал очень мирно. Ей не пришлось так долго уговаривать его подпустить её к себе, как нам с Кемалем. Она осмотрела и перевязала рану, и все процедуры он вынес стоически, ни разу не позволив себе показать моей маме зубы.

Она не стала меня ругать за глупость и неосмотрительность, зная, что из этой истории я вынес свой урок, но замечание всё-таки сделала.

– Никогда не лай на собаку в ответ на её гавканье. Пни её, если пытается укусить, ударь палкой – но не лай в ответ. Лунь, в человеке от рождения заложено много качеств, но если ты позволяешь развиваться в тебе мелочности – никогда не испытаешь глубины отпущенных чувств. Это очень печально, и на такого человека смотрят с состраданием, как на убогого. Учти это, пожалуйста.

Время шло, раны Трофея заживали, он все чаще выбирался из своего убежища – корзины, и обследовал дом и прилегающую землю. Он не убежал, как только поправился, чего я втайне боялся, а остался жить на улице, с удовольствием ночуя под крыльцом. Более ли менее он слушался только меня, игнорируя Стихву, а над Кемалем, при каждом удобном случае, подшучивая – пугая из засады. Наверное, это была нелюбовь твари к охотнику, ничего более, такая себе, небольшая месть. Но в общем-то, мы уживались довольно мирно. А теперь из прошлого – такого милого, светлого прошлого – остался только он: по-своему уникальная тварь, сумевшая ужиться с людьми, мой Трофей.

Мы пробирались на восток, медленно, петляя, но верно. Дневной лес – довольно мирное зрелище: ночные хищники спят по своим потаённым логовищам, и на свежий воздух выходят те, кто пережил ночь – всякое мелкое зверье, готовое схарчить всё, что движется и не превосходит его размерами. Все ягоды и плоды, что спеют на светлых, согретых лучами Осколка, полянах. Те, кому хватит ловкости и наглости залезть в мешок путника, и стянуть какую-то круглую лепёшку, что так соблазнительно пахнет…

Этого коцека я заметил, только когда он вынырнул из горловины мешка, зажав в зубах добычу, и задал стрекача. Двух предыдущих зверьков я отогнал тонким прутиком, а потом меня сморила лёгкая обеденная дрёма, и следующего воришку я пропустил. Трофей проводил наглеца ленивым взглядом: небольшой зверёк мчался к кустам, потешно складывая непропорционально длинное, по отношению к коротким ногам, тулово, виляя пушистым хвостом из стороны в сторону. Большая лепёшка мешала ему, сбивая с шага, и он высоко задирал маленькую головку с остренькими ушками, покрытую, как и все тело, коричневым коротким мехом. Трофею ничего не стоило нагнать и задавить наглеца, но он был не голоден, и счёл ниже своего достоинства охотиться за столь мелкой добычей.