Дарий Дюже - Драконьеры

За плечами было полдня пути, и если честно, то вставать и идти дальше не хотелось, но слово «надо», как обычно, пересилило лень. Если ничего не случиться непредвиденного, мы выйдем к Янавру через шесть – семь дней. Пока же мы шли по привычному, сухому и сумрачному лесу, лишь дважды нам попадались мелкие ручейки, берега которых были истоптаны копытцами и изорваны когтями. С большой опаской мы напились, и я набрал воды во фляги, пока Трофей наблюдал за окрестностями.

Я сознательно запретил себе думать о случившемся, и о том, что мне делать дальше. Я знал слишком мало чтобы делать правильные выводы, а напридумывать можно таакоое. Дойду до Янавра, а там разберусь на месте, кто я, что я, и как мне жить дальше…

Привал мы устроили засветло, я не решился, как Кемаль, идти в сумерках.

Наломав сушняка, развёл костёр побольше, разогрел две лепёшки, насадив на прутик – одну предложил Трофею, и зверюга её с удовольствием слопал. Завернувшись в плащ, я лёг, надеясь, что усталость отгонит дурные мысли, страхи, и хоть немного, но посплю. За всю ночь Трофей лишь раз насторожился. Не знаю, что разбудило меня в очередной раз, но пёс, до этого мирно посапывающий, положив голову на лапы, стоял, напружинившись, насторожив чуткие уши. Через какое-то время он успокоился и, потоптавшись, улёгся, свернувшись клубочком. Что бы ни ходило во тьме рядом с нашим лагерем, оно ушло.

Следующие два дня прошло спокойно, мы двигались на восток, изредка отклоняясь от маршрута, чтобы найти воду. Я постепенно привыкал к чувству одиночества, и не просыпался по ночам от каждого шороха, полностью доверившись Трофею. На третий день путь вывел на обрыв. До вечера шли вдоль широкой выжженной полосы земли, покрытой сетью трещин, сухой горячий ветер веял из Бездны: где-то бушевал шторм, выжигая берег.

Наступила ночь, но на обрыве было светло от зарева Бездны, ночное небо отсвечивало багрянцем – как будто и там разверзлась огненная пучина. Разводить огонь было небезопасно, существовала, хоть и ничтожно малая, вероятность, что костёр заметят с проплывающего мимо драгала. Мы отошли вглубь леса, и только там устроили привал. Ко мне с острой ясностью вернулось ощущение первой ночёвки в лесу, после ухода Кемаля. Неуютное, настороженное ощущение приближающейся опасности, выматывающее нервы. Но Трофей вёл себя спокойно, и я заставил себя успокоиться – его чувству опасности доверяя больше, чем своему.

Разогрев над огнём нехитрый ужин – лепёшки, кусок мяса и заварив чай, я предложил угощение Трофею, но он, демонстративно взглянув на пустеющий мешок, отвернулся и лёг спиной к огню. Я не стал настаивать, вспомнив, как он вынырнул из кустов пару часов назад, облизывая окровавленную морду. Голодным он не останется, а если возникнет необходимость, то и меня прокормит. Но, когда под ножом сочно хрустнул зеленоватый плод гуаямы, его интерес выдали ставшие торчком уши – от такого лакомства он отказаться не смог. Я разделил плод, размером с кулак, пополам, и бросил половину через костёр. Не знаю, может, среди его скрытых достоинств есть дополнительная пара глаз на затылке, но только что лежавший ко мне спиной пёс, извернулся совершенно неожиданным образом, и поймал свою половинку.

Вообще-то, считается, что твари-из-бездны – исключительно кровожадные создания, питающиеся только свежим, ещё тёплым мясом. Ну а человечинка для них – любимое лакомство. Не знаю, может и так. Единственная, хорошо знакомая мне тварь оказалась всеядной… Начав с моих старых башмаков, и закончив воровством недоспелых плодов гуаямы из сада Головы.

Доев сладковатый плод, я встал: ночь уже наступила, а я никогда не заглядывал в бездну ночью. И почему-то именно сейчас мне очень захотелось это сделать. Иногда я следил за деревенскими мальчишками просто от нечего делать, мне было интересно посмотреть, как они играют. И вот однажды, я заметил, как их ватажка двинулась вдоль обрыва прочь от деревни, заинтересовавшись, я последовал за ними, скрываясь за деревьями.

Когда деревня скрылась из виду, мальчишки остановились, возник какой-то спор. В результате от основной группы отделились двое пацанов постарше. В одном из них я узнал Манои-младшего. Они очень неохотно, медленно побрели к краю обрыва, видимо, подгоняемые насмешками друзей – до меня долетал смех и обрывки фраз. Я так понял, эти двое похвалились особой смелостью, и тем, что не боятся заглянуть в бездну с обрыва. К счастью, все обошлось – полежав несколько секунд на краю, эти двое вернулись к своей стае, а потом, галдя и хохоча, вся ватажка двинулась к деревне.

Выждав, пока утихнут голоса ребят, я вышел из-за деревьев. Мне было интересно. Как-то раньше было всё равно, что там, за обрывом. Бездна и бездна… Ну и Бездна с нею, и так все понятно: шторма, бури, струи и потоки излучения, уничтожающие все, до чего дотягиваются. Я никогда не задумывался – а что там, внизу? Что питает эту разрушительную силу? В чём причина? Мне было тогда лет двенадцать, из возраста почемучки я вроде бы уже вышел, а до вопросов вроде сакраментального «в чём же смысл жизни?» ещё не дорос. Мною руководило незамутненное детское любопытство.

Сухая выжженная земля больно била в пятки, словно мстя любому за свои мучения, за то, что не могла родить никакую жизнь. Я шёл быстро – чтобы не раздумать, не струсить в последний момент. Дойдя до того места, где лежали мальчишки, я рассмеялся: им не хватило смелости заглянуть в Бездну. Сухая корка земли обвалилась, и чётко сохранила отпечаток двух детских тел – за две ладони до обрыва. Они все сделали правильно: наблюдатели стояли слишком далеко, за границей опасной зоны, а марево, поднимающееся из Бездны, искажало картину.

Я лёг на край, и только тогда подумал, что он вполне мог обрушиться, но отступать было поздно. Зажмурившись, выставил голову за край и только тогда рискнул открыть глаза. Ничего такого я не увидел: горячий воздух бил в глаза, ослепляя слезами, а внизу, куда достигал взор, вращалась, хаотически расплёскиваясь, круговерть оранжево-алых потоков.

Смотреть долго было невозможно: горячий ветер жёг лицо и заставлял плакать, не давал вдохнуть. Медленно встав, я побрёл к лесу, и только выйдя за пределы прокажённой земли, услышал странный звук, похожий на змеиное шипение пополам со свистом. Обернувшись, я увидел, как из бездны вылетает огневеющая струя излучения с множеством особенно ярко светившихся боковых «щупалец» – после них на земле остаются чёрные тонкие полосы. Это сгорает сама земля, обращаясь в чёрную жирную золу.

Я почти успел добежать до леса, когда плеть излучения врезалась в землю на обрыве, а потом меня накрыла волна горячего воздуха, сбила с ног и протащила с десяток локтей по земле… Домой я вернулся к вечеру, ободранный и исцарапанный, но живой. И больше никогда не заглядывал в Бездну – чёткое впечатление предупреждения и угрозы надёжно защищало от праздного любопытства. Хотя, скорее всего, это была простая случайность, совпадение.