Владимир Волхвов - Истинный Монах

– Идемте за мной, господин, я выведу вас отсюда.

Путаясь в порванной одежде, опаленные лоскуты которой мешали ногам, Рольт брел за слугой по тропинкам парка. Все плыло перед глазами, с каждой минутой тело болело все сильнее и сильнее, но молодой маг не сбавлял шага и только с силой дул на обожженную руку. Парк казался ему бесконечным, но наконец садовник остановился. Торопливо открыв калитку, ведущую прямо на улицы города, он кивнул в ее сторону:

– Прошу вас, господин, сюда. Извините, но дальше я не могу вас проводить, меня и за то, что я уже сделал, могут повесить.

– Спасибо тебе, – прохрипел Рольт. – Я твой должник.

– Надеюсь, вы вернетесь и закончите начатое.

Около дворца на шум собралась толпа зевак. Эти простые люди, которых Тануин пытался улучшить, были совсем не глупы и, когда израненный Рольт вышел из калитки, они быстро сообразили, что у короля с гостем вышел какой-то конфликт. Что бы ни произошло – пытался ли Тануин убить Рольта, либо же наоборот, но молодой маг сразу стал для них другом.

– Возьмите моего коня, господин, – спрыгивая с седла, сказал незнакомец в одежде торговца.

– Спасибо, – обессилено пробормотал Рольт.

Сотворив слишком сильные заклинания, он стал неспособен даже самостоятельно забраться на лошадь. Тогда несколько человек из толпы подсадили его. Какой-то бакалейщик тревожно крикнул, сочувствующе оглядывая Рольта:

– Лучше езжайте через восточные ворота, дорога туда шире. И стражи там меньше.

Как по команде, люди расступились, чтобы он мог свободно проехать.

– Еще раз, спасибо, – Рольту показалось, что нужно сказать этим людям что-то ободряющее напоследок. – Когда-нибудь я вернусь и освобожу вас…

Стуча подковами по мощеной дороге, конь повез его вперед. Вскоре тех, кто знал о том, что во дворце что-то произошло, сменили обычные, озабоченные насущными проблемами горожане, кто лениво, а кто быстро, перемещавшиеся взад-вперед по улицам города. Тогда-то Рольт и оценил совет бакалейщика. Широкая дорога позволила ему ехать достаточно быстро даже среди людского потока. Путь к воротам, хотя тоже казался невероятно долгим, на деле занял совсем немного времени.

Стража на воротах обратила внимание на Рольта, но не видела причины его останавливать. Однако когда до спасительного выхода оставалось несколько десятков метров, своим ревом город огласил тревожный рог. Исполняя инструкции, стражники бросились к рычагу, одно движение которого позволяло массивным, обитым железом воротам мгновенно опуститься. У Рольта не хватило бы сил прожечь себе выход. Он даже не мог наложить заклинание скорости на своего коня, поэтому израненный маг только ударил пятками по бокам животного и умоляюще прошептал:

– Ну же, родной, вынеси меня отсюда.

Конь сделал все, что мог. Рывком он уже, казалось, полностью проскочил под воротами, но те, упав со страшной скоростью, задели и перебили ему круп. Заржав от боли, умирающий конь повалился набок уже за воротами. Рольт слетел с него и ударился плечом о землю. С большим трудом маг приподнялся на изодранных локтях, но никак не мог встать на ноги.

Стражники на стене настороженно наблюдали за Рольтом, но все равно не хотели подходить к нему без прямого приказа. Стрелять из луков они тоже не решались. Даже раненый маг вызывал у них опасения. Прямо перед Рольтом заинтересованно сгрудились те, кто собирался, но не успел въехать в город. От них отделился пожилой монах в изношенном балахоне.

– Вам нужна помощь, – сочувственно сказал он.

Оглядев свою изорванную одежду и обожженную руку, Рольт сплюнул кровь вперемешку с землей. Теряя сознание, он, усмехнувшись, пробормотал:

– Похоже на то.

После отъезда Рольта Маркус остался в одиночестве. Но оно не томило его. Многое нужно было осмыслить, еще большее – переосмыслить. Проще всего и то, и другое делать, когда никто тебе не мешает. Часто он ходил на кладбище, в фамильный склеп, чтобы посидеть в тишине около саркофага сестры.

О том, как жестоко в ту ночь с ним поступила Сепатия, приняв облик Тильды, он хотел думать меньше всего, и именно поэтому думал об этом чаще всего. Два голых женских тела так и стояли перед глазами, руки все еще ощущали их горячую плоть. Неужели в нем жило тайное влечение к сестре? Неужели он на самом деле ничем не отличается от своего похотливого отца?

Не найдя ответа, он с угрюмой душой в очередной раз вышел из склепа, морщась от яркого света солнечного дня. Жизнь не давала ему лишнего времени на размышления, заставляя идти все время вперед. Его уже поджидали стоявшие около могил неподалеку Гуро и Туфон, чтобы рассказать о проблемах, которые, сменяя одна другую, неизменно появлялись каждый день и требовали, чтобы все внимание он уделял им, а не внутренним переживаниям. В какой-то мере это устраивало Маркуса, потому что помогало отвлечься.

– Что? – спросил он, исподлобья глянув на двух людей, которых сам к себе приблизил. Даже свой голос раздражал его, отдаваясь ударом в висках.

– Только что в замок приехали три соседних графа, ваша светлость, – с поклоном сказал Гуро.

– Для чего?

– Хотят засвидетельствовать вам свое почтение, – медленно и официально произнес он. – Они велели передать, что уважают вас и восхищаются вашей смелостью. В эти непростые времена вы показали им пример верности кодексу рыцаря. Их покорила ваша самоотверженная забота о будущем Тамрии. Кроме того, графы привезли подарки и…

– Туфон? – Гуро был хорошим советником, но слишком многословным. Иногда это сильно раздражало Маркуса. Благо, для таких случаев под боком был верный и прямолинейный рыцарь.

– Да просто они хотят присоединиться к нашему заговору против короля.

– А у нас есть заговор против короля?

– После того, как ваш друг Рольт совершил покушение на Тануина, заговор появился сам собой.

– Понятно. Хорошо, Гуро, иди, подготовь прием. Я скоро буду.

– Ваша светлость, – советник еще раз поклонился и пошел к выходу с кладбища.

Разглядывая чью-то могильную плиту, Маркус никак не мог сконцентрироваться, чтобы прочесть написанное на ней имя. Очень непросто принять себя таким, какой ты есть, если тот, какой ты есть, совсем не тот, кого бы тебе хотелось видеть. Однако каким бы ты ни был, есть определенные моральные границы. Если переступишь их, то недовольство собой превращается в отвращение к себе. Маркус сделал этот шаг за грань, и теперь мучился. Пусть он не мог совладать со своим естеством, но тяготящая жизнь все же была в его распоряжении. Когда он вспоминал ночь с Сепатией, то начинал завидовать мертвым и сожалеть, что отец не убил его.

– Скажи мне, Туфон, – не поворачиваясь, он согнулся от перехватившей дыхание боли. – Правду ли говорят, что ты видишь демонов?