Александр Ясинский - Эсхатология

Сандр неуверенно сделал пару шагов, затем ноги сами понесли его, и он стрелой вылетел за дверь.

– Закрывай! – только и крикнул он едва поспевающему следом Константу.

Прислонившись спиной к холодному сырому металлу, он устало сполз на корточки. Его бил озноб, в груди вокруг сердца сомкнул ледяные когти холод.

Констант озабоченно склонился над ним, держа открытый стеклянный флакон со снадобьем.

Постепенно Сандр успокоился, в горле пересохло, но холод отступил. С превеликим трудом он сглотнул.

– Дай мне ключ.

Какое-то время Сандр молча вертел ключ в руках. Это было тяжелое, все в причудливых литых завитушках и зубчиках, размером превышающее ладонь взрослого мужчины изделие искусных кузнецов.

Констант неуверенно переминался подле, не зная, что делать, и не решаясь заговорить. Невольный свидетель случившегося позора чувствовал сейчас себя едва ль не хуже самого князя. Наконец, Сандр прервал затянувшееся молчание, и голос его был спокоен и отчетлив.

– Завтра, едва забрезжит рассвет, ремесленники откроят свои мастерские, – нет! это слишком долго, – прямо сию же минуту ты возьмешь этот ключ и отправишься за город, где кинешь его в самый глубокий из незамерзших колодцев. Один, без провожатых. Никто не должен знать. А завтра я скажу Маре, чтобы позвала каменщиков, которые замуруют оконце, вместе с дверью.

– Но помилуй, Сандр, – принялся вяло возражать Констант, – вечереет, без роздыха после утомительной дороги. Испытание чересчур для моих бедных старых костей.

– Немедля, – спокойно, но жестко повторил юноша.

Сандр блаженно нежился в каменной ванне, наполняемой бьющими из подземной расселины термальными водами, имевшими неприятный запах, однако чудесный расслабляющий эффект.

Обиды потонули в бурлящей влаге, и душевные раны затянулись, прикрыв глаза, юноша наяву грезил о воинской славе, перед его мысленным взором реяли штандарты над стройными волнами марширующих ратей, ревели боевые рога. Неизведанные земли, полные тайн, диковинки, удивительные обычаи и находки, и повсюду – народные чествования победоносного князя, героя – освободителя, покровителя мудрости, защитника слабых и угнетенных, а тысячеголосый хор скандировал:

– Славься! Славься!

Незаметно задремав, он едва не захлебнулся, чем вызвал неподдельный переполох прислуживавших банщиц. Все, пора приступать к делам, а то мечты так и останутся невоплощенными несбывшимися амбициями, решил про себя юноша, выбираясь из воды.

Стоя на деревянном настиле широко разведя руки, он позволил растереть себя насухо, затем служанки принялись облачать в чистые одежды: исподнее, состоявшее из простой холщевой рубашки да штанов, поверх – еще одни, отороченные по бокам мехом, стеганый кафтан с серебряным шитьем, подпоясанный железным поясом, на котором литые листья искусно переплетались в кольца, и крепился добротный кинжал в простых ножнах. Русые волосы захватил тонкий золотой обруч, а довершала наряд парадная волчья шапка, изрядно тяжелая и жаркая, чтобы надевать в помещении. Сандр задумчиво постучал ногтем по стеклянному глазу скалящейся морды зверя, вшитой в бурый мех, и, взяв головной убор под мышку, отправился выбирать сапоги.

Расквартированное по теплым баракам без дела войско разлагалось, в лагере царило обычное для тех дней истерическое веселье: в угасающем свете солдаты пьянствовали, играли в азартные игры и орали песни, стуча в такт глиняными кружками по пустым бочкам.

– Что моя жизнь? Иллюзия она! Что ж тогда смерть? Иллюзорна та тоже! – монотонно тянул хор монахов.

– Так смелее гуляй, пей и убивай! – радостно вторил им рев солдатских глоток.

С трудом им удалось собрать офицеров, многие из которых едва держались на ногах, другие явились в сопровождении потаскух и любимчиков. Когда шум улегся, вперед выступил Дмитр. Жрец завернулся в длинную шерстяную накидку цвета шафрана, поверх которой покоился золотой кулон в виде колеса, со стилизованными под спицы закручивающимися вправо руками.

– Мне, как главному жрецу не выдуманного, не явного, но Грезящего Бога при славном князе Урга было видение, – с достоинством начал он, – и причиной тому стал не живущий, но не усопший, сбежавший от смерти и не родившийся к жизни, гнусная противоестественная аномалия, угрожающая основам порядка мироздания. Обращенные и еретики, братья! Сим, здесь и сейчас я объявляю Поход Веры против нечестивого правителя легендарного, но, тем не менее, реально существующего града Мора. Мне известно….

Ему не дали закончить, речь потонула в целом хоре негодующих воплей.

– Долой! Как он смеет приказывать! Убирайся обратно в Ург, безумец! Ишь, что придумал! Мор – всего лишь сказка, бред, он хочет нашей погибели, прочь отсюда!

Дмитр побледнел и стиснул в кулаке свой медальон, но в целом не потерял присутствия духа, желваки резко выступили на впалых щеках. Казалось, наставник неприятно поражен неожиданно дерзкой отповедью, но не сбит, не напуган, и сейчас ринется в атаку. Но тут на сцену выступил пожилой воевода, почтительно, и вместе с тем решительно отодвинув Дмитра. Седой ветеран Рей был облачен в меховую накидку, под которой грозно смотрелся полный доспех из крупных металлических пластин с кругом – гладко отполированным зерцалом на груди.

– Можете не верить жрецу, но верьте мне , – прорезал гам его уверенный бас. – Град тот действительно существует, и уважаемому наставнику доподлинно известна дорога. Грядут игрища священные и необходим материал, и хотя я должен с прискорбием констатировать, что в последние годы в практику вошли постыдные полуразбойничьи набеги на соседей, шакальи укусы и трусливые засады, а то и вовсе используются преступники, делам постыдным сим должен быть положен предел. Мы, прежде всего мужчины и воины, так стоит ли марать честь свою, и честь рода, в котором почивший князь – первый? Поход Веры – это не просто чья-то прихоть, это восход к старинной славе, это очищение, это победа!

Слушатели потрясенно молчали, зачарованные пламенным выступлением старого вояки, некоторые пустили слезу умиления. Наконец голос подал круглолицый богатырь, приземистый и грузный, в летах, но все еще опасный на поле брани как опытный бык – вожак.

– Я полностью согласен с тобой командир, что касательно изнеженности нынешней молодежи и недостатком доблести. Лично я считаю, что Грезящему Богу наплевать, даже если все мы помочимся на его алтарь, так любезно установленный приезжим жрецом в центре лагеря. Да, нам нравиться хорошая еда и игра, добрая сеча, да пышная девка, хотя, кому-то и юноши, – он покосился в сторону, вызвав смешки присутствующих, равно как недовольные возгласы, – но добровольно соваться места, проклятые и забытые еще с Эпохи Становления Богов – кол тебе в тощий зад, уважаемый господин жрец!