Александр Ясинский - Эсхатология

Предчувствие не подвело его, да что там предчувствие, он просто слишком поздно обратил внимание на все недвусмысленные знаки, поведение людей, обстановку торжественности и едва сдерживаемого взрыва. Там где должно было располагаться деревянному креслу, стояла ржавая железная бочка. А в бочке покоилась забальзамированное и пересыпанное солью тело князя. Судя по всему, случилось это еще несколько дней назад.

Сандр устало опустился на колени, прислонился лбом к стенке бочки, обхватил ее руками, все напряжение внезапно ушло, оставив пустоту, на дне которой лежала нежданная скорбь.

Неизвестно сколько простоял он так, никто не мешал ему, наконец, он почувствовал первые ростки успокоение, даже облегчения, что все решилось само собой, и теперь можно плыть по течению событий. Где-то в глубине души зарождалось опьяняющее чувство восторга, гордости от осознания того, что теперь он больше не княжич, а князь. Древоградский князь! Странно вообще, что он расстроился! Наверно, это было просто усталость и стресс последних часов. Долгая скорбь над почившим – по существу вызов иллюзорности бытия, оскорбление, брошенное в невозмутимый лик Грезящего бога. А тут еще такая удача, из грязи – в князи! Чего изволите, князь, не соблаговолите, князь. Почти князь, поправил он себя, осталось одно, по сути формальное, но от этого отнюдь не маловажное мероприятие, но в благополучном исходе его он был заранее уверен, даже не задумывался, не придавал тому значения, соратники и слуги отца помогут советом, поддержат плечами, не он первый и не он последний кто следовал пути этому, так было заведено испокон веков.

Он понял, что продрог. Вместительный камин, располагавшийся за креслом, всегда жарко натопленный, теперь не работал, разинув почерневший беззубый рот. Сандр поднялся и обернулся. В зал вошел запыхавшийся Констант, плотно притворив двери, подошел к бочке, заглянул внутрь. Вздохнув, закрыл глаза, а когда открыл, в них не было и тени вечной насмешки, искорки лукавства или озорства, только почтительность.

– Итак …князь? – промолвил он, отвешивая легкий поклон.

В приемной палате было многолюдно, однако Сандру, на памяти которого еще были свежи картины другой обстановки, она показалась чужой, осиротевшей и разграбленной. Сандр с тоской вспомнил, какое безудержное веселье и разгул царили здесь в золотые деньки детства, когда вместе с отцом они залихватски палили из открытых окон по окрестным крестьянам, наряженным в косматые шкуры, с рогатинами наперевес изображавших разбойников, покудова музейные экспонаты один за другим не пришли в негодность. Массивные комоды, эти суровые вместилища удивительного собрания кабинета курьезов, содержать который почитал за должное каждый мало-мальски уважающий себя князек, прозрачные витрины, с заспиртованными в стеклянных колбах всевозможными уродцами, пиршественные столы – все исчезло.

Закопченные факелами голые стены зияли унылыми пятнами снятых охотничьих трофеев.

Констант цепко ухватил его за локоть, гася готовую сорваться вспышку законного возмущения. Сандр огляделся: присутствовала практически вся верхушка знати, важные бородатые бояре, упитанные главы купеческих гильдий, суровые военачальники. Особой группкой выделялись послы, среди которых Сандр с возрастающим интересом заметил высокого поджарого мужчину обритого наголо, с печатью сурового аскетизма на недовольном челе. В присутствии столь нежданно объявившегося высокого наставника, местное древоградское жречество из числа просветленных, наспех облачилось в предписанные учением оранжевые туники, мятые, видимо извлеченные в великой спешке из пыльных сундуков. Сандр не смог сдержать улыбку при виде их посиневших от холода ступней, обутых лишь в узкие сандалии, лентяи и обжоры сейчас напоминали дрожащих и переминающихся на пронизывающем ветру домашних гусаков.

Перехватив улыбку юноши, худой нахмурился еще больше, и без того длинная шея его вытянулась пуще прежнего, но тут Сандра объявили, и по лицу его удивительным образом разлилось спокойствие и умиротворение, смывая гримасу недовольства. Все вежливо склонились. Сандр важно, как подобает без пяти минут князю, проследовал на середину палаты, где к своему раздражению обнаружил еще одну навязчивую деталь культа.

На низком деревянном столике восседал скрестив ноги блестящий толстопузый и толстощекий бронзовый божок. Грезящий отрешенно полуприкрыл глаза, в уголках губ блуждала тень блаженной улыбки познавшего абсолютную истину, мочки ушей оттянуты к плечам. Воздух вокруг безнадежно испорчен множеством ароматических палочек воткнутых в горшки с песком.

Последовал сухой и формальный обмен приветствиями, Сандр откровенно скучал и временами чихал, когда навязчивый приторный аромат щипал ноздри. Все это время тощий жрец не менял выражения лица, оставаясь точной копией своего божка, однако взгляд его, изучающий и внимательный, буравил Сандра, а цепкие пальцы шустро перебирали четки с наполированными до зеркальными блеска металлическими гайками. Когда же до него дошла очередь, он шагнул вперед и произнес сухим голосом похожим на треск гнилой ткани:

– Светлейший князь Урга, защитник веры и податель блага, приветствует тебя, о, князь, моими устами! Мир тебе. Я – Дмитр, настоятель северных епархий от имени Андроникса, двоюродного брата твоего почившего отца, пришел засвидетельствовать свою почтение и выразить надежду на то, что приемник славной череды древоградских правителей также будет чтить волю Грезящего и достойно подтвердит право на княжеский стол и венец. Я привез дары.

Дмитр небрежно махнул рукой, и по удару гонга в палату вошли послушники, неся тюки с желтыми свечами и ритуальной утварью, на лбах у них красовались нарисованные красной краской знаки смирения.

Воспрянувший было духом Сандр вновь напустил на себя кислую мину. Князья, представители высшего правящего сословия, купцы и воины по традиции исповедовали безбожие, разбавленное угасавшими огарками древних родовых механических культов. Духовники: монахи и проповедники религии Грезящего, напротив нашли горячую поддержку в широких кругах простого, и в особенности – обделенного жизнью люда. Само по себе учение, несшее надежду на посмертное лучшее существовании при условии соблюдения всех предписанных обетов и ритуалов, не представляло прямой угрозы сложившейся системы, но в нем таилась такая мощная антигосударственная склонность, которая со временем проросла во взаимную неприязнь, нетерпимость, обернувшиеся в дальнейшем неоднократными столкновениями. Конфликты выливались в не угасавшие бунты, покушения, перевороты, где было и великое самопожертвование и не менее великая низость. Так было пока две власти – правящая светская и духовная, господствующая в умах, не научились сосуществовать в новой системе, помогая и дополняя, взаимопроникая, или, по крайней мере, не мешая одна другой. А посему столь явное выпячивание собственной значимости заезжего выскочи, как бы он там себя напыщенно не величал, граничащее уже с прямым неуважением к наследнику власти, так покоробило Сандра. В глубине души он решил, что стоит непременно разобраться и с этим зарвавшимся жрецом и поставить на место всю здешнюю распоясавшую шатию. Он научит их всех должному уважению! А пока, мужественно взяв себя в руки, он подчеркнуто сухо произнес: