Анастасия Машевская - Клинок Богини, гость и раб

– И то верно, – согласился Рейслоу. – Я говорил с Гаем и обещал прислать Мэррит в помощь его леди.

– Не боишься за жену?

– Чего бы мне бояться?

– Слышал, Мэррит нездорова.

– От кого слышал?

– От Роланда.

– Ему надо меньше трепать языком, – нахмурился Рейслоу. – Точно старая кухарка! А Мэррит я всяко отправлю. У Гудана в землях этот его монастырь, большего оплота христианства во всем Иландаре не сыскать. Ну, если не считать твоих земель, – усмехнулся Рейслоу.

Берад засмеялся тоже.

– Удивительно, что этот монастырь вырос в центре Гудана, с его верностью старой религии.

– И хорошо, что там, – проговорил Стансор. – Значит, однажды Христос изгонит эту Богиню из самого ее насиженного места.

Берад опять одобрительно гоготнул.

– На кого оставишь Мэинтар, если Мэррит уедет?

– На Элайну.

– Она довольно молода, – протянул Лигар.

– Тебя послушать, Берад, все они молоды, одни мы с тобой старики. Элайне уже восемнадцать лет, она взрослая женщина. Мэррит семнадцать едва минуло, когда я взял ее в жены. И, надо сказать, поводов сомневаться в умениях хозяйки не давала с первых дней. Да и твоя Олли – царство ей небесное – умудрялась на семнадцатом году жизни управлять замком и растить Кэя, пока ты ездил с отцом по соседним краям.

Берад усмехнулся:

– Убедил. Когда планируешь свадьбу сына?

– Через три недели. Надеюсь увидеть тебя на празднестве.

– Разумеется. Эка жизнь, – протянул Берад, – все вокруг женятся.

– Может, и тебе пора? – спросил Рейслоу. – Ты не стар, тебе нужна новая герцогиня.

– Когда ты уезжаешь? – спросил Берад друга с нарочитым равнодушием.

– Завтра вечером, сегодняшний дождь размоет дороги. Да и мне надо с Араспом еще раз переговорить по поводу свадьбы. Однако тучи сгущаются, давай продолжим наш разговор в стенах замка.

– Отличная идея, – поддержал Берад.

Шиада вернулась в замок поздним вечером насквозь промокшая, но довольная.

– Снимай скорее платье, – говорила Ринна, помогая кузине раздеться. – От него же из-за дождя ничего не осталось. Как же здесь делают ткани, если после первого ливня с них вся краска слезает?!

– Их ведь не учили варить краски, как нас, – произнесла Шиада, стягивая мокрую сорочку. Совсем нагая, она переминалась с ноги на ногу и, обтираясь полотенцем, чтобы хоть немного согреться, ожидала, пока жрица даст ей другую, сухую.

Надевая рубашку, девушка попросила кузину достать из сундука льняное темно-коричневое платье. Когда молодая женщина развернулась к Шиаде с одеянием в руках, та с широко раскрытыми глазами тихонько вздохнула: за спиной сестры маячил ее бледный морок с застывшим взглядом и вздернутым животом. Шиада отшатнулась.

– Что не так? – спросила Ринна.

Девушка опомнилась.

– Холодно. Надо одеться поскорее и прогреть ноги, не то простужусь, – произнесла Шиада, напрочь зачищая сознание, чтобы Ринна не услышала мыслей. – Иди на ужин, сестра. Я останусь в комнате, прислужница поможет мне отогреться.

– Ты не выйдешь? – спросила Ринна сестру.

– Думаю, нет.

Не в силах уснуть, жрица все-таки вышла из комнаты, далеко за полночь, когда Ринна уже спала. Понимала, что, если кто-нибудь увидит ее, гуляющую по замку в темноте, сплетен не оберешься, но остановиться не могла: неведомое жреческое наитие вело ее из покоев.

Хрупкий серп молодой луны в небесах то показывался, то прятался за густыми облаками. Тихие голоса ночной природы раздавались отовсюду легкими шелестами, шорохами, жужжанием. Жрица ловила чувствами и голос Праматери, и народившийся полумесяц в небе.

«Да, – думала она, – с новой луной время и начинать».

Потеряв счет времени, девушка гнала мысли о непрошеном видении. Даже знать не хотела, к чему оно. Как бы ни разнилось их с Ринной положение, сколь бы много раз кузина ни была Второй среди жриц, обе они – дочери Всеединой Богини-Матери и обе они – от Ее древней крови, несущей священную силу Сирин. Эта кровь избранных роднит и сближает пуще всех остальных способов, известных людям. Даже с соправителями Тайи нет у Сиринов такого родства, как внутри ветви. И минувшим вечером Великая послала Шиаде знамение, что один из ростков этой ветви, отросток от могучего древнего Дуба, оборвется. Круг перерождения, конечно, вернет Ринну, да что толку…

Из конюшен раздалось жалобное ржание, вслед за которым Шиада не столько слухом, сколько обостренным жреческим чутьем и умением читать в мыслях уловила шепот. Вместо того чтобы, испугавшись разоблачения, поскорее скрыться в стенах замка и добраться до отведенной комнаты, жрица пошла на звук. Точно, поняла она, ведомая, будто ее тащили за крупнозвенную золотую цепь, начинающуюся где-то глубоко в груди. Ради этого момента она и вышла в ночь. Неслышно жрица приблизилась к сидевшему на сене мужчине. Рядом с ним в му́ке терзался зверь. Даже во тьме лоснились потные бока коня. Воздух резало надсадное дыхание с хрипом и сип. Тут же стояло ведро с водой, валялись тряпки, кинжал и какая-то деревянная чашка. Незнакомца в темноте Шиада признала сразу.

– Что с ним? – спросила она, и испугавшийся от неожиданности Агравейн обернулся.

– Ты напугала меня, Шиада.

– Прости, – ответила девушка, опускаясь рядом.

– Гроза застигла меня у окрестной рощи. Молния ударила прямо перед ним, он встал на дыбы, сбросил меня и упал, зацепившись боком о какой-то сучковатый пень. Глупая случайность, а конь теперь с продранным боком. Рана глубокая.

Голос Агравейна был печален и устал. Сидит здесь с самого вечера, решила жрица.

– Я сделал мазь, но когда она уже возымеет целительное действие? – Агравейн в сердцах повысил голос. – Я привязан к Талину. Мы вместе с ним проходили путь, за который меня назвали Железногривым… – Голос его сорвался.

– Я обучена целительству, – произнесла жрица. Ее голос прозвучал так, что Агравейну не осталось другого выбора, кроме как успокоиться. – Позволишь мне взглянуть?

Без слов Агравейн слегка отодвинулся, пропуская девушку вперед. Шиада понюхала мазь и, аккуратно подцепив пальчиком мелкий густой комочек, попробовала на язык.

– Хорошее лекарство, – сказала она несколько секунд спустя. – Кто научил тебя делать его?

– Мать перед первой битвой, – ответил Агравейн.

Следующие полчаса Агравейн наблюдал, как Шиада, орудуя мазью, тряпками и изящными руками, танцующими в молитвенных жестах, врачевала рану. В каждое движение вкладывала обращение к Матери Вселенной и собственную силу. Наконец, шумно выдохнув, отстранилась.

– Сделала все, что могла, – произнесла жрица устало. – Рана затянется самое большее за три дня.

– Спасибо, – только и нашелся Агравейн. – Талин много для меня значит.

– Я поняла, – ответила девушка, поднимаясь. За время сидения ноги сильно затекли, и, вставая, жрица пошатнулась. Вскинутая рука Агравейна удержала Шиаду за локоть.